Иногда достаточно одной случайности, чтобы жизнь развернулась на сто восемьдесят градусов. Или одного человека, чтобы ты в этом убедился.
Он был ей не пара. Он был из другого теста слеплен, не из того мира. А значит, он был именно тем, кто был ей нужен.
Он искал покоя. Она – смысла. Они нашли друг друга. И всё пошло наперекосяк.
© Между нами Москва.
Последние дни сентября наконец-то дозрели до бабьего лета. Воздух, густой и сладкий, как сироп, застыл между золотящимися липами и куполами старых церквей. Он обволакивал, обещая умиротворение, но в его медовой тягучести таился едва уловимый яд беспокойства, нашёптывающий о неизбежных переменах. Именно от них, вернее, от их полного отсутствия в выхолощенной московской жизни, Глеб и рванул сюда, в эту застывшую в янтаре провинцию.
Сквозь лобовое стекло «Порше» слепящим потоком лился солнечный свет. Пятна-зайцы плясали на шерстяном свитере, вырисовывая причудливые узоры на плечах и груди. Тепло физическое, плотское, но до души оно не доходило, разбиваясь о лёд внутренней стужи. Руки привычно лежали на руле, нога вразвалочку давила на педаль газа, а сам он мысленно продолжал спор с другом, который провожал его у подъезда московского небоскрёба.
«Депрессия? – язвительно цедил тот. – С жиру бесишься, Глеб. У тебя всё есть. Карьера, деньги, женщины. Чего тебе не хватает? Воздуха? Так сгоняй в Альпы, подыши».
Чего не хватало? Ощущения, что всё это – не декорация. Что вот этот асфальт, эти люди, их заботы – настоящие. Москва давно уже казалась ему гигантской, безупречно отлаженной бутафорией, где у каждого своя роль, прописанная размером банковского счёта. А он устал играть свою…
Кострома встретила его заспанной, немного потрёпанной тишиной. И он, к своему удивлению, уже начал жалеть о своём импульсивном побеге. Открытие регионального филиала, партнёрство с местным заводом-гигантом, чьи цеха пахли мазутом и советской тоской – сомнительная терапия от экзистенциального кризиса.
Мысли метались по замкнутому кругу, выскальзывая на скользкую дорожку саморазрушения.
«Может, Ванька прав, и я просто испорченный столичный хлыщ? Пресытился всем, вот и маюсь. Искал покоя, а нашёл лишь новую, более изощрённую форму безумия – звенящую, тоскливую тишину провинции, в которой так громко слышно собственное нытьё. И конечно, здесь нет и не будет той, что сможет понять этот надлом. Эти девушки с их наивными мечтами о столичных принцах…»