Григорий Григорьевич не боялся никого. Ни покойного государя, ни
Третьего отделения, ни Совета Имперской Безопасности, ни даже
самого черта. И вздумай тот наведаться в гости, стуча по полу
железными копытами — так же и ушел бы обратно к себе домой в
Преисподнюю.
Это если было бы, чем уходить.
Детство, проведенное в семье цыганского барона, да еще и в роли
нелюбимого отпрыска, нагулянного абы где младшей дочерью,
давным-давно приучило к мысли, что в этой жизни все и всегда
приходится выгрызать зубами. И обычно у тех, кто вовсе не стремится
поделиться даже самой малостью. Драться приходилось чуть ли не
каждый день: сначала кулаками, потом всем, что попадется под руку,
а где-то лет этак с двенадцати — пуская в ход неожиданно
проснувшийся Дар. Который наверняка смог бы проложить путь к самым
вершинам нехитрой иерархии рассеянного по всей Империи народа, не
распорядись судьба иначе.
Григорий Григорьевич не боялся никого.
Но были те, кого он уважал. И первое место в этом весьма
коротком списке раз и навсегда занял отец, старший в роду
Распутиных. Тот, кто однажды дал уже великовозрастному отпрыску
все, о чем никто из ромалэ не смел даже мечтать. Не только деньги,
автомобили и женщин, которых у хваткого двадцатитрехлетнего парня и
так имелось в избытке, а нечто большее. Настоящую семью, положение,
титул и, что куда важнее — свою фамилию, открывшую двери в высший
свет столичного общества.
Старик просто взял и подарил все это буквально в одночасье, от
всей широты отцовской души — и наверняка так же легко мог и
забрать.
И именно поэтому Григорию Григорьевичу, шагавшему от машины к
ветхой усадьбе, было весьма тоскливо на душе. Слишкому уж много
ошибок он совершил за последние полтора месяца, слишком много дел
не довел до конца — или довел так, что оно вполне могло и не стоить
затраченных сил и ресурсов.
— Добрый вечер, ваше сиятельство. — Плечистый парень, куривший
на лавке у крыльца, поднялся навстречу. — Вас ждут или?..
— Уйди с дороги!
Еще будет тут всякая шелуха спрашивать… Григорий Григорьевич
здесь, может, и не хозяин, но прямой наследник. И уж к себе в
родовое имение пойдет, когда сам захочет.
Старый дом встретил скрипом ступеней и тоскливым завыванием
ветра где-то на чердаке. Будто пытался предупредить — отец не в
духе.
Старик давно уже мог бы прикупить себе имение поближе к городу,
но почему-то предпочитал эту старую развалину. Она то ли напоминала
ему о молодости, проведенной в далекой Тобольской губернии, то ли
просто удачно стояла на отшибе — подальше от чужих глаз. Григорий
Григорьевич уже давно догадывался, что не все из того, чем
занимался отец, пришлось бы по нраву столичной знати, но
предпочитал не задавать лишних вопросов.
