Гардемарин Ее Величества. Инкарнация

— Уходим, быстрее! — в негромком мужском голосе отчетливо звучала паника. — Быстрее же, ну!

— А как же он? Бедный мальчик… Неужели мы оставим его здесь?

Второй голос — на этот раз женский — прозвучал совсем близко, буквально в нескольких шагах. И только потом я услышал сначала жужжание, а за ним — тихий ритмичный писк. Прямо над ухом работал какой-то аппарат, то и дело выдающий пульсирующие сигналы. Бип, бип, бип — в такт ударам сердца.

Это что, кардиограф? Да еще и с аппаратом ИВЛ?

— А что мы, по-вашему, должны делать? Не собираетесь же вы тащить его на себе?

Незнакомка наверняка хотела возразить, но не успела. Откуда-то снизу раздался звук, который я уж точно не спутал бы ни с чем. Раскатистый и чуть суетливый треск автомата. То ли американский патрон, то ли отечественный «пять сорок пять».

Значит, дело плохо. И самое время явить себя этому недоброму миру. Даже через «не хочу», которое норовило вдавить меня обратно в подушку…, а заодно и обратно в уютную темноту.

Пробуждение оказалось не из приятных. Ничего не болело, но на груди будто лежала бетонная плита, и мне едва хватало сил поднимать ее без помощи со стороны. Еще до того, как открыть глаза, я почувствовал, что тело буквально опутывают какие-то провода и трубки, а на лице закреплен намордник респиратора. Именно он и давал мне дышать… раньше.

Первым делом я отодрал какие-то датчики, приклеенные пластырем к груди, а потом стянул с лица маску. Галогеновая лампа под потолком давала совсем немного света, но и его хватило, чтобы резануть по глазам. Так сильно, что я на мгновение перестал видеть собственную руку, вцепившуюся в провода на лбу.

Нет. Не собственную. Худое запястье и пальцы с отросшими ногтями могли бы принадлежать пацану лет шестнадцати или около того, ни никак не взрослому… ладно, уже стареющему мужику слегка за шестьдесят.

Чужая рука.

Последнее, что услужливо подкинула память — прием у Юсуповых, на Фонтанке. Встреча с самим князем, потом с иберийским послом. Усталость и дорога домой. Темнота, прохлада, моросящий мелкий дождь, пробки на набережной… Тогда мы ехали не в Инженерный замок — в Петергоф. Летом я обычно жил там, подальше от столичной суеты. Старое скрипучее кресло, какие-то документы, вечерний чай, душ, резкая боль в груди…

И все. Дальше — пустота, а сразу за ней пробуждение здесь, в чужом незнакомом теле. А значит… Нет, думать буду позже — ведь и без того исчезающе-малая вероятность, что появление в больнице людей с оружием никак не связано с моей скромной персоной, теперь устремилась к нулю.