«Поэт в России – больше, чем поэт», – как сказал Евтушенко. Со времен Пушкина повелось, что поэт в России это «пророк». Однако, очевидно, что не все так называемые поэты являются пророками, иные из них являются просто рифмоплетами на злобу дня, иные воспевают светлое, доброе, разумное, вечное, и лишь не многие смогли выйти на уровень созерцания идей (логосов), то есть поистине стали пророками.
Александра Башлачева по праву можно причислить к таким пророкам. Его жизненный путь был краток. Он пришел из города Череповец, что рядом с Вологдой, то есть фактически из ниоткуда, три года подобно Христу проповедовал своими песнями, и ушел в никуда, раскинув руки и вылетев из окна.
Не все коллеги по цеху смогли оценить его масштаб. Так, Евтушенко в своей антологии «Десять веков русской поэзии» писал:
размашистый темперамент Башлачева, заряженный протестной ширью, не выдержал искусственно маргинального существования. Вместо «квартирников», записей на дому ему нужен был постоянный выход на большие площадки, на радио и телевидение.
Евтушенко увидел в нем только «протестную ширь». Однако это взгляд в целом постороннего человека, более близкие люди думали иначе. А. Троицкий, открывший Башлачева широкой публике, в своей статье «Один из нас» пишет о его последних годах:
В это время Башлачев увлекся магией русских слов: он искал их корни, созвучия и через них – истинный, потаенный смысл речи. Все его последние песни – удивительная игра слов, но не формальная, а совершенно одухотворенная.
Троицкий также вспоминает как водил Башлачева к Вознесенскому:
Вознесенский дал такую кисло-сладкую оценку. Он сказал, что да, очень талантливый парень, есть потрясающие метафоры, очень интересные тексты, но при этом Вознесенский сказал: «Он не совсем в моем вкусе. Слишком много в нем всего такого русского-народного, фольклорного, мне это не очень близко. Гребенщиков – тот парень, которого ты ко мне раньше приводил, – мне все-таки ближе»
Критик Курицын писал, что вместо того, чтобы снискать славу занимаясь концептуальным стебом, Башлачев предпочел «не просто традицию, а самую страшную и больную – русскую».1 Исследователь Башлачева С. Свиридов выделяет три этапа в его творчестве, которые заключаются во-первых, в чувстве небытийности сущего, затем в переживании реальности людской жизни и смерти, и, наконец, в прорыве в высшее бытие