Двадцать танков неслись, растянувшись в цепь, по серому снегу. Над ними нависли черные небеса. Лучи прожекторов разреза́ли плоть вечной ночи. Лязг траков заглушал звук моего дыхания.
На одном из танков откинулась крышка люка.
– Сеньор Риверос! – В зеленоватом свечении над башней показался Рикардо.
Он напоминал мертвеца. Щеки впали, глаза ввалились, кожа одрябла. Его пожирала радиация.
– Наконец-то мы снова с вами встретимся, сеньор Риверос! – пропел Рикардо, покачиваясь в люке. – Жаль, что времени так мало. Не сыграть нам ни в шашки, ни в шахматы, ни в «Эрудит».
Он вцепился в края люка и заорал:
– Только смерть!!!
Зеленоватое свечение сделалось ярче, Рикардо запылал, будто ядерное солнце. Огонь перекинулся на корпус, и танк, взревев, помчался быстрее. Остальные поддали газу, перестроились клином, острием которого стал танк Рикардо.
Лысый тюремщик вытянул ко мне руку и оскалил фосфоресцирующие зеленым зубы.
– Считайте минутки, считайте секунды, сеньор Риверос! Наша встреча близка.
Когда зеленая светящаяся рука вцепилась мне в сердце, я закричал и открыл глаза.
Где я? Последнее, что помню, – палатка, Вероника меняет мне компресс. Сейчас я в тесном, узком помещении, лежу на жестком полу. Под головой что-то мягкое, воняющее по́том и кровью. Меня едва не вырвало.
– Что, опять кошмар? – Голос Вероники прозвучал сонно, с ноткой раздражения, но вся моя душа потянулась к нему.
– Ве-ра, – простонал я, не в силах вымолвить слово целиком.
Вверху я увидел закрытую крышку люка. Похоже, мы в танке. Нас схватили? Нет, Вероника выбиралась, морщась, с водительского сиденья, за которым я лежал. Вряд ли бы ее пустили порулить, после того как она фактически выстрелила в лицо дону Альтомирано.
Вероника присела рядом со мной на колени, пыхтя папиросой, потрогала лоб.
– Слава те, госсподи, – буркнула она невнятно. Закашлялась, выдернула папиросу изо рта, чихнула и, прищурив один глаз, посмотрела на меня: – Ну? Пить? Писать? Сказку на ночь? Рожай быстрее, я спать хочу!
Я прочистил горло, помел по сусекам внутреннего мира и, собрав щепотку не то цинизма, не то сарказма, сказал:
– Чисто академический интерес: а я уже просился писать? И что ты, в связи с этим, делала?
