После
встречи с Кесслером я сразу отправился домой. Приехал в имение
давно за полночь и сразу же отправился спать. В дворе поместья тоже
почти никого не было, жители пустошей разбрелись по теперь уже
своим домикам на отдых. У них работы хватало с головой.
Встал с
первыми лучами солнца и прошелся по периметру. Меньше, чем за
неделю заросшие руины превратились в… очищенные руины. Я довольно
кивнул сам себе головой. По крайней мере покосившиеся домики
вернули свой нормальный внешний вид.
Парни
Рамона трудились на славу. Валили лес, строгали сруб и меняли его
почти под самое основание. Я не вникал в тонкости их работы, но все
выглядело основательно и добротно. Крышу, как и договаривались и
пока еще было тепло, укрыли камышом. Повезло, что стекло в окнах
было целым и мародеры не побили за столько лет. Или само не
выпало.
А может и
выпало, просто его уже успели заменить? Ответа у меня не было. Пока
я был занят делами, очень многое тут решалось без меня. И я это
мысленно поощрял, так как никто не донимал вопросами «что делать?»,
«как быть?», «из чего готовить ужин?», «почему небо
голубое?».
На мое
удивление, на кухне с самого утра возилась Рэнфри.
— Ты чего
не спишь? — спросил я у нее. От неожиданности она аж подпрыгнула на
месте.
— Батюшки,
Андрей Саныч! Напугали вы меня!
Я поднял
руки в примирительном жесте.
— Даже не
думал. Извини. Так чего ты ни свет, ни заря?
Она
подхватила котелок и переставила его на раскаленную печь, в которой
приглушенно трещали дрова.
— Да как-то
не спалось, вот я и решила завтрак приготовить на всех. Как раз
скоро мужчины наши соберутся в работу, а ее с тех пор, как мы к вам
приехали — ого-го.
— Я очень
рад и благодарен, что вы это сделали, Рэнфри, — сказал я и подал
емкость с солью, которую она искала.
Она
поставила ее возле чана с кашей и посмотрела на меня очень
серьезным взглядом, хмуря брови.
— Это нам
стоит сказать вам спасибо, Андрей Саныч. Рамон он… понимаете…
идеалист. Считает, что все мы должны бороться до самого конца,
чтобы вернуть свое.
— Я понимаю
его, как никто другой, Рэнфри.
— Да. Вот
только мы устали. Очень устали. И вы бы знали какое это счастье
спать в кровати, а не на полу, по которому даже летом, а все равно
тянет сквозняком. Каково это вытряхивать каждое утро из обуви
разносортную гадость, которая может тебя ужалить в ногу. Убить-то
не убьет, но нога станет размером, как вон тот свиной окорок, — она
ткнула пальцем в висевший на палице кусок мяса, окутанный чем-то на
подобие марли. Ферментировался.
