Каждый имеет право на убийство.
(Из разговора с девственницей).
Автору следовало бы умереть, закончив книгу.
Умберто Эко.
Со стороны казалось, что они давние знакомые. Присмотрись кто-нибудь из персонала, то, помимо ярлычного «залетные» или «случайные», припомнили, что двое, немало выпившие и изрядно дымящие, отстранились в какой-то неопределенный момент неопределенного времени в неопределенном темном углу, куда редко заглядываешь, но посматриваешь, когда неторопливые официанты все-таки решили обслужить тот столик.
Тот – это очень частое условное обозначение тех мест, которые как ни называй, какую не приписывай им нумерацию в пределах ресторанного зала, все равно останется прежним, как самое непривлекательное. Его попросту сложно обслужить из-за столба, который прикрывает большую часть стола, и к нему неудобно пробираться, когда зал полон гостей. Любой в порыве эмоционального разговора о рыбалке махнет наотмашь или дернет локтем, так что весь поднос полетит к чертям. Никто ведь не думает, как принято убеждаться, о персонале, об официанте, проходящего мимо вас.
Никто позже и не скажет, как и с кем те двое за тем столиком объявились в кафе «Тир» с убитыми двумя первыми буквами. И к тому моменту, как их мог услышать посторонний, перестукивающий словно азбуку Морзе по миниатюрным клавишам, и, видимо (действительно видимо, не как вводное слово) вздрагивающий в неоновом свете, идущем от монитора, видимо вздрагивающие на резкие выбросы скрипящей музыки, они двое, те за тем столиком, вплотную, приговорив несколько бутылок водки, подошли к важному, может быть для обоих, вопросу. Они заговорили об убийстве.
Ни заговор их не прельщал, ни убийство ради наследства старушки Ростовщикиной, ни мировое равновесие – чистое решение морального или аморального права. Как будто у аморальности есть права.
Точнее, заговорил один, другой, намеренно мужиковатый и тяжелый, с типичной татуированной стрелой, прикрывающей порез под левым глазом, слушал, перебивая говорливого собеседника настолько редко, что его ответы не преодолевали созданный ими обоими пространственный вакуум.
Это была одна из тех по истине поэтических атмосфер, в которую погружаются художники. Это было то место силы, которое притягивает сочинителей. Это был мир вне этого мира.
