Невольно оборачиваюсь и смотрю на Подосинкину. И я не одинок в
своём порыве. На ней сейчас скрещиваются все взгляды. Сидя в центре
зала она вдруг оказывается словно на эшафоте окружённая враждебной
толпой.
Так и всплывает перед глазами образ средневековой площади и
привязанная к столбу ведьма. Там тоже выбирали тех, кто
симпатичнее. К таким у окружающих всегда накапливается больше
претензий.
Марина пытается держаться. Крепко сжав кулачки, она глядит прямо
перед собой и словно не слышит потока слов, льющихся с трибуны. На
щеках у Подосинкиной разгорается лихорадочный румянец.
Няша-редакторша чуть задрала подбородок, гордо и при этом
наивно, как будто героиня какой-то старой книжки.
«Враги комсомолку поймали...".
Вот только вокруг нет никаких врагов. Свои же поставили Марину к
позорному столбу.
Докладчица тоже раскраснелась. Похоже, ей доставляет физическое
удовольствие хлестать жертву словами с высоты трибуны.
Её лицо, а особенно шея в вырезе распахнутого воротника белой
блузки покрылись красными пятнами с неровными контурами.
Жиденькая светлая чёлка слиплась от пота и поминутно падает на
глаза. Докладчица с досадой поправляет её, продолжая расправу.
«Вот на кого она похожа»! — соображаю я. На Алку Кущину,
комсорга нашего класса. И не просто похожа, а прямо как два
неподалёку упавших яблочка. Значит, старшая сестра у неё тоже по
комсомольской линии пошла.
— Не прислушивается к опытным членам коллектива… волюнтаризм…
легкомыслие и верхоглядство… расшатала трудовую дисциплину…
В выражениях белобрысая не стесняется. Когда ещё тебе
предоставиться возможность публично унизить человека, выше тебя по
должности, образованию и социальному статусу.
На Подосинкину смотрят с любопытством и с жалостью… Мало в чьём
взгляде заметно настоящее осуждение.
Марину многие знают лично. А даже те, кто не знает, слышали о
ней и догадываются, что человек она неплохой.
Просто, ей не повезло. Такая вот показательная порка, чтобы
знала своё место и не высовывалась.
Выступающая останавливается, чтобы смочить горло водой из
стакана, и с торжеством оглядывает зал. В её глазах я читаю ту
самую классовую ненависть, о которой говорили большевики.
Некрасивая, широкая в кости, с плечистой крестьянской фигурой,
она торжествует сейчас над хрупкой «интеллегентшей» из Ленинграда,
словно мстит ей за какую-то глубокую личную обиду.
