В свой сборочный цех Толик Корзун вошел с рассветом. Это было
конечно, безобразно поздно, но его еще с проходной мастер послал в
инструментальный за новыми ключами, а там, как и всегда,
здоровенная очередь была: завод-то огромный и всем инструмент
нужен. Так что в родной цех Толик вошел уже в начале десятого: все
же в декабре солнышко встает не рано. Да и солнышко не каждый день
сквозь тучи проглядывает – но сегодня лучи восходящего солнца
буквально ворвались в свежевымытые окна: девчонки перед Новым годом
расстарались и их вымыли. Не со скуки, и не потому, что им делать
было нечего: электричества всегда не хватало и руководство решило
слегка сэкономить на освещении в цеху.
Шел Толик не спеша: все же один инструментальный ящике весил
пуда два – а тащил их парень сразу два и бежать с ними было…
несколько трудновато. Хорошо еще, что баба Варя – бессменная
вахтерша цеха – его в окошко увидела и дверь открыла. Шагал по цеху
парень не очень медленно (чтобы побыстрее от груза избавиться) и
даже как-то величаво – а как иначе-то шагать с двумя двухпудовыми
ящиками в руках? И вдруг он увидел то, что увидеть вообще не
ожидал: в лучах солнца порхала бабочка. Толик еще подумал, что
наверное ее притащили сюда вместе с кучей хвороста, который вчера
притащили в каморку бабе Варе: она еще с осени тут, в цеху, и жила
поскольку в ее домике на окраине города теперь жили и успевшие
эвакуироваться родственники из Белоруссии, а в цеху было все же
холодновато. Но долго размышлять ему не удалось: засмотревшись на
внезапную бабочку парень ступил ногой мимо покрывавшего пол цеха
деревянного настила и почти упал. То есть сам упал все же почти, а
вот один из ящиков с инструментом упал уже конкретно, причем прямо
в коробку, в которой со сварочного участка притащили к конвейеру
выхлопные патрубки. И, судя по тому, как громко и визгливо Маруська
Свирина стала звать мастера, упал ящик не очень удачно.
Сменный мастер, Савелий Петрович, на фронт не попал потому что
еще в молодости лишился двух пальцев на правой руке, а в военкомате
ему сказали, что стрелять безымянным пальцем уставы не позволяют.
Поэтому был обижен и на военкомат, и вообще на весь белый свет – и
несмотря на то, что в цеху больше половины рабочих были еще
совершенно несовершеннолетними, в выражениях не стеснялся.
Настолько не стеснялся, что у Толика даже зубы заныли, когда мастер
подбежал к участку – но ожидания его не оправдались: увидев
сломанный патрубок, Петрович заорал еще громче Маруськи:
