Ночная ящерица пела
О всех пропавших в чужой земле.
Мелело пламя и небо тлело,
И звёзды таяли на столе.
И звуки стыли, и тайна зрела,
И дали ткали рассветный дым.
Парили памяти злые стрелы
Над всем забытым, пережитым.
И мы притихли, и ветры смолкли.
Тонули искры в глазах икон.
Лишь чуть звенели в саду осколки
Разбитых нами цветных времён.
Три дамы в вуалях и шляпках
Гуляли по зимнему парку.
Одна всё корила кухарку,
Что, мол, как ни вечер, пьяна!
Другая, укутавшись зябко
В кашне кашемировой пряжи,
Мечтала, любуясь пейзажем.
А третья была влюблена.
И к ним подошли офицеры.
Видали таких вы едва ли.
Всё ленты, кресты да медали —
Не жалко на них галуна.
– Позвольте-ка с вами – по скверу?
Две дамы кивнули: пожалуй…
А третья плечами пожала —
Своею любовью полна.
…А дальше – пылали метели
И рушились судьбы и троны.
Ревели набатные звоны,
А горести пили до дна.
Когда ж зацвели повители,
То их – шестерых – не осталось.
Всё минуло, будто казалось…
За что же такая цена?
*Повитель – народное название некоторых видов рода Ипомея; вьющееся растение; цветки его распускаются в пасмурную погоду, предвещая солнце.
Ситечко, сахар, абсент. И Вертинский – Пьеро…
Всё, господа, на зеро! —
Все года, города!
Хватит – на красное с белым.
Ставили – не уцелело.
Что ж в этой Сене такая чужая вода?
Крым, толчея, пароход, прокопченный Марсель…
Хмель. Поезда. Бешамель.
И – богемный Париж.
Всё вещала, подобно Кассандре,
Что сбываются сны о Монмартре!
Домечталась, догрезилась… Или ты всё ещё спишь?..
Впрочем, довольно терзаться в скупой тишине;
И при погасшей луне
Ублажать nostalgie.
Нынче сочельник – морозно.
Между каштанов – берёза.
Ты-то какими ветрами сюда? Расскажи…
Нет, не любила тебя я в минувшей дали.
Нам подавай миндали!
Ах, какие глупцы!
Знаю, тебе одиноко.
Ты подожди-ка, я локон
Выйду, поправлю тебе. Мы с тобой близнецы…
Звуки угасли в «Пате». Рождество на дворе.
Стыло и тут в январе.
Да и ветер жесток.
Год будет снова нещадным.
От «бега» – вот уж десятым…
Мери почти что не плачет. Алеет восток.
Задумался. Свернул (по Фрейду?) и сам не знаю куда. Голос прозрачный чей-то буркнул: здесь время тех, у кого наготове «да». Знакомый? Конечно же! Вон он – ухмыляющийся альтер-эго. Экий же, право, хлыщ! Шляпа с плюмажем и шпоры. А лет ему, между тем, уже пару тыщ. Он был внутренним «я», говорят, у Тагора (который Рабиндранат) и Вещего князя Олега. На плече – эдгарповский ворон, в руке – шкатулка. Не та ли, в которой письмо Лилит дошло до Пандоры?
