Осень 1779 года. Англия, графство Уинчестер.
-Только одному человеку во всей округе подвластны такие
бесчинства, – пожилой мужчина прищурился и наклонился ближе к
собеседнику. Я прислушалась, изображая, что усердно натираю
соседний стол. – Жестокому графу.
- Сэр, вы правда полагаете, что все эти слухи о его опасности –
не ложь? – одетый по последней моде юноша перешел на шепот.
- Если бы это были слухи, мой юный друг… Еще и года не прошло,
как к вам перешли дела отца, упокой Господь его душу. Но очень
скоро вы разберетесь в хитросплетениях здешнего общества, которое,
уж поверьте, гораздо опаснее, чем Лондонское. Я лишь предлагаю вам
совет, как добрый друг вашего покойного отца. – Его глаза блеснули
болью утраты. – Остерегайтесь любых дел с жестоким графом
Одерли.
Столешница темного дерева была начищена так тщательно, что я
видела в ней свое отражение. Уставшее лицо с едва различимым
румянцем, потухшие глаза, рыжий локон, торчащий из-под чепца. Я
сдула непослушную прядь со лба, чем привлекла к себе внимание двух
полуночных гостей и чертыхнулась про себя.
- Принесите еще чаю, юная леди, будьте так добры. – Ласково
попросил седой мужчина, обратив ко мне взгляд. Я вмиг оказалась
перед ними, как сделала бы учтивая служанка, присела в поклоне, и,
подхватив чайник, упорхнула на кухню.
Там, к моему облегчению, в такой поздний час находилась лишь
болтушка Грейс. Ее пышная фигурка, склонившаяся над замасленным
столом, красноречиво говорила об одном – она вновь стащила булочку
с абрикосовым вареньем, пока никто не видит.
- Грейс! – вскрикнула я, желая припугнуть служанку. Та
подскочила и резко обернулась ко мне, чуть не пролив молоко из
кружки. –Лу, черт бы тебя побрал! – раскраснелась она. – Чего
пугаешь? Я уж подумала, Джон вновь решил наведаться пересчитать
запасы - не избежать мне тогда плетей! – Она тяжело задышала,
прижимая руку к груди, пока я изо всех сил сдерживала смех, глядя
на испуганное лицо.
- Прости, Грейс, не смогла удержаться.
-Знаю я тебя, прости – прости, да ведь в следующий раз точно так
же и сделаешь! А у меня ведь сердце, знаешь, слабое… - румяные щеки
раскраснелись еще больше, подтверждая ее слова.
- Не буду больше пугать, клянусь всевышним! –Легко клясться
тем, во что не веришь. Губы Грейс, на которых в тусклом свете
свечи поблескивало масло и абрикосовое варенье, расслабились.
