ГЛАВА 01
Кряхтя, Гранин отложил в сторону ступку и поспешил в сторону тяжелой дубовой двери, в которую уже колотили — неистово, громко, нервно.
С трудом потянув на себя скрипучую ручку — в спине тут же что-то хрустнуло, — он распахнул дверь и торопливо посторонился, пропуская внутрь рослого детину, который бережно, как ребенка, нес на руках окровавленную девицу.
В глаза бросились черные длинные пряди, алые пятна на некогда белоснежной дорогой рубашке, потом он увидел и тонкие беспомощно свесившиеся вниз руки, длинные ноги в мужских штанах.
— Ну и кого ты мне припер, Сема? — неласково спросил Гранин.
— Кого припер, того и спасай, Алексеич, — отрезал Семен.
Пока он аккуратно устраивал раненую на столе, Гранин успел помыть руки наговоренной водой, а потом склонился над девицей и споро разрезал белую рубашку. Корсета она не носила, затянув грудь хлопковою перевязью, которая сейчас тоже была пропитана кровью. Под грудью зияла аккуратная дырка, будто от шпаги.
— Ого, — удивился Гранин, — это как же ее так угораздило?
— Допрыгалась, вот и угораздило, — буркнул Сема и отошел подальше, потому как от вида крови ему становилось дурно.
— А без сознания почему? По голове били?
— Может, и били, — рассеянно ответил Сема, — ты тут понежнее. Дочка! — и он округлил глаза. — Ее на дуэли ранили.
Гранин ощупал голову пострадавшей и не удивился, обнаружив под густыми волосами внушительную шишку.
— Какая дочка? Какая дуэль? Давно в вашей сумасшедшей столице девчонки на дуэлях сражаются? — ничего не понял он.
— Это девица Лядова шпагой за деньги машет, — хмыкнул Сема, — наемный дуэлянт, во!
— Рехнулись совсем, — меланхолично заключил Гранин. — А по голове-то зачем?
— Ничего не знаю, Алексеич! У меня сия девица вне списков, но мне ее приволокли канцлеровские лакеи и печать под нос сунули, золоченую, семейную. Я спрашивать лишнего не стал, потому как разум имею, но ты смотри, чтобы она у тебя тут дух не испустила. А то, не ровен час, канцлер тебя сошлет в такую глушь, что ты и вовсе человеческую речь забудешь.
— Куда уж глуше, — сердито возразил Гранин, который после двадцати двух лет заключения в этой лечебнице уже и не представлял, что значит свобода.
Он разводил карболку отваром березовой губки и настоем адамового корня, слушал Сему вполуха, прикидывал, на какую длину зашло острие и не задето ли легкое.
