Обед оказался даже не сносным, а вполне удовлетворительным. Гости хвалили и жаркое, и овощи, и необыкновенный картофель, а Мэри-Роуз улыбалась и даже как-то исхитрилась покраснеть от смущения.
Одна лишь Пенни то и дело замирала с вилкой или ложкой в руке, когда ей в голову приходили мысли о завтрашнем дне. Если бы только сегодняшний мирный вечер, который так скрасило присутствие Мартина, тянулся и тянулся, никак не переходя в тревожное завтра.
Как они встретятся с Эйданом? Что он скажет ей? Что скажет она ему? Она то решительно была настроена все прояснить, не отпускать его, пока не добьется ответа, то оставить прошлое прошлому, как она и говорила утром Флоренс. Так ничего и не решив, Пенни поднялась из-за стола, чтобы перейти в гостиную, где можно было пить чай, слушать вялую игру Миртл на рояле или играть в карты с тетушкой Пруденс, коротко говоря, отвлечься от этих бессмысленных переживаний.
От необходимости провести время в гостиной исключительно в женском обществе хозяйку избавила миссис Корделл. Флоренс сделала незаметный знак своему супругу, и Тревор Корделл объявил, что джентльмены достаточно выпили днем в пабе и могут присоединиться к леди в гостиной сразу же после обеда.
Мэри-Роуз немедленно принялась уговаривать доктора Говарда спеть с ней дуэтом, «как в беззаботные дни нашей юности». Судя по озадаченному выражению на лице Мартина, он не помнил этих беззаботных дней, но понимал, что проще согласиться, нежели вступать в пререкания с неутомимой миссис Окланд.
Флоренс взялась аккомпанировать им, а тетушка Пруденс, Тревор и Берни, донельзя довольный тем, что Мэри-Роуз его покинула, уселись за карточный стол.
Миртл устроилась в кресле с книгой, всем своим видом выражая скуку и недовольство. Она считала «забавы стариков» унылыми потугами представить, будто они все еще живут полной жизнью. Разве что, тетушка Мэри-Роуз вызывала восхищение Миртл своей живостью и умением привлечь всеобщее внимание.
Сидевшая у чайного стола в ожидании горничных с подносами Пенни искоса наблюдала за падчерицей. После смерти Хью, чрезмерно баловавшего единственную дочь, Миртл стала и вовсе неуправляемой. Дерзила мачехе и ее гостям и вела себя более или менее смирно только в присутствии тетушки Пруденс Эстор, старшей сестры ее покойной матери, от которой должна была унаследовать небольшой домик и кое-какие средства.
