Дверцы зеркальной кабинки лифта раздвинулись, и брюнет, крепко прижимающей к себе блондинку, продолжал целовать ее, не отрываясь от манящих сладких губ ни на секунду. Правда, ему все же пришлось отстраниться ненадолго, позволяя девушке достать дрожащими пальцами ключи из сумки и распахнуть дверь квартиры. Его сильная рука снова обхватила ее тонкую талию, припечатав к отвердевшему мужскому телу, и Джесс выдохнула в приоткрытые губы мужчины.
- Мама...сегодня ночует у подруги и…
Довольно кивнув, Брэндон не дал ей договорить, приложив указательный палец к ее рту, мягко подтолкнув внутрь до того, как бесшумно захлопнуть дверь.
Прекрасно осознавая, как безрассудно и глупо она поступает, Джесс не в силах была противостоять ни искушению, ни желанию познать запретные ласки и вкусить порочный плод страсти.
Нельзя. Неправильно. Большая и непоправимая ошибка, способная разрушить весь слаженный мир и покой в ее жизни, сметая нежданной бурей все то, что создавалось годами.
Поздно. Одно слово, способное перечеркнуть сомнения и рассеять колебания. Ничего уже не изменить, потому что она упустила возможность остановить. Остановить и закончить устроенную ими же пытку.
Поздно что — либо менять, ведь страсть не знает ни границ, ни правил и принципов, подчиняя и укрощая колоссальной силой.
Сейчас они не друзья, которые встретились после долгой разлуки.
Сейчас они не Брэндон и Джесс, которые никогда бы не позволили перейти запретную грань.
Сейчас они просто мужчина и женщина, нуждающиеся в вожделенных прикосновениях. Искра не превратилась в пепел, наоборот, из нее вспыхнуло угрожающее спалить все на пути пламя. Пламя неистовой и горящей в них страсти.
Джесс никогда прежде не сталкивалась с подобным вихрем чувств и эмоций, закруживших ее настолько, что последние капельки разума испарились, накрывая девушку волной безумного и всепоглощающего желания, унося куда — то вдаль.
Дальше и дальше, отдаляя от правильных принципов и верных действий. Туда, где не нужно следовать чьим — то указам или слушаться кого — то, кроме сердца, пустившего в бешеный пляс.
Она хотела только одного. Хотела так, как ничего еще в жизни не желала. Она хотела свободу. Свободу от всего, что тяготило и морально подавляло, полностью отдаваясь в сладкий плен.
Приглушённый свет освещал гостиную, а шуршание одежды и звуки шагов по направлению к дивану, вторглись в сохраняющуюся гробовую тишину, разрывая её, подобно тонкой нитке.
