О былой роскоши бабушка сетовала
часто, никогда не забывая напомнить, что, если бы не мой отец, мы
бы так и жили в семейном поместье фон Кестнеров. И о том, что она
предупреждала мою маму, что брак будет неудачным, тоже напоминала,
даже не без удовольствия, потому что это было подтверждением её
предсказательских талантов. Да-да-да, моя бабушка из тех, в чьей
полезности до сих пор сомневаются, хотя и прибегают к услугам. Даже
у королевской семьи есть собственная прорицательница. К слову,
училась она вместе с моей родственницей, поэтому у бабули всегда
портится настроение, когда при ней начинают восхищаться бывшей
одногруппницей.
— Бездарь! Была, есть и будет. Только
и умеет, что пыль в глаза пускать, а предсказания у неё никогда не
получались, — бухтела она, читая статью в утренней газете,
полностью посвящённую сопернице.
— А разве не она предсказала браки в
королевской семье? — припомнила я.
Бабуля помялась и неожиданно
выдала:
— Только тебе, Лина, признаюсь, но
чтобы ты никому не рассказала, иначе у нас будут неприятности.
— Обещаю, — твёрдо ответила я. — Ты
же знаешь, я никогда не выдаю чужие тайны.
— И первое, и второе предсказание
сделала я. И если первое Зенобия… — Бабушка поморщилась, потому что
псевдоним, взятый королевской прорицательницей, считала донельзя
вульгарным. — Попросту присвоила, поскольку я имела глупость
сделать его в её присутствии, то за второе она заплатила. Хорошо
заплатила. Именно с этих денег мы погасили последние долги твоего
отца, которые твоя мать зачем-то признала. Будь проклят тот день,
когда она встретилась с этим искателем лёгкой жизни!
— Если бы они не встретились, не было
бы меня, — заметила я.
— Ты — единственное моё утешение в
старости, — согласилась бабушка. — Но я хотела бы дать тебе
возможность жить достойно, понимаешь?
Матушка моя отца очень любила и
пережила его ненадолго. И теперь бабушка была мне и за отца, и за
мать. И очень мучилась, что не могла дать мне то, на что я могла
претендовать по рождению.
— Мы не бедствуем, — рассмеялась я. —
Вот выучусь и начну зарабатывать столько, что даже поместье
выкуплю.
Поместье пришлось продать, когда мне
было пятнадцать лет, и я прорыдала всю ночь, не представляя, как я
буду жить и без родителей, и без дома, в котором выросла и который
ужасно любила. А продавать пришлось со всем содержимым. Разве что
личные вещи забрали, но семейные портреты к ним не относились, так
и остались висеть в галерее. Бабушка всё порывалась сделать с них
хотя бы копии, но денег на это не нашлось. Но больше, чем
портретов, мне было жалко библиотеку, которая, хоть изрядно
прореженная моим отцом, всё равно содержала множество книг по
целительству, владением которым славился род фон Кёстнер. К
сожалению, род измельчал и последним представителем славного
семейства, носившим фамилию по рождению, была моя мать. Мне же
досталась отцовская — Вальдфогель, вызывавшая у бабушки смешанные
чувства. С одной стороны, это была фамилия любимой и единственной
внучки, с другой — ненавидимого ею зятя, который бездарно
растранжирил деньги супруги и столь же бездарно умер на дуэли,
оставив после себя меня и кучу долгов.
