Когда Алик Атаев играл на гитаре, это было так органично и талантливо, что, казалось, будто он с гитарой родился.
Во всяком случае, можно было не сомневаться в том, что он получил профессиональное музыкальное образование.
Но сам Алик утверждал, что играть его научили в тюремной камере при помощи картонного грифа с нарисованными струнами.
Но его слова принимали за обычный лагерный трёп. И только те, кто хорошо знал Алика, верили его рассказу. Парнем он был правильным и с понятием.
В карты он играл так же виртуозно и талантливо, как и на гитаре. И карты неплохо кормили его весь немалый и нелёгкий срок.
Сидеть ему из червонца оставалось ещё два года, и он в свои тридцать лет очень не хотел снова возвращаться в лагерь.
Но, будучи человеком неглупым, он прекрасно понимал, что умения играть на гитаре и в карты недостаточно для того, чтобы вписаться в нормальную человеческую жизнь.
Тем не менее, он планировал жениться и продолжать зарабатывать деньги игрой в карты. Никакого иного способа иметь достаточно денег он не знал.
Однако, глядя на его приморенный каторжанский вид, не очень верилось, что на воле найдутся охотники садиться с ним за стол.
Его неприличная худоба, сутулость и босяцкие манеры вряд ли могли вызвать доверие у лиц далёких от лагерного быта.
Это понимал и он сам, а потому всё чаще и чаще заводил разговор о воле.
И вот однажды, в ответ на жалобы Алика, Юра Селиверстов пошутил:
– А давай, Алик, за оставшиеся два года я сделаю из тебя спортсмена, а Марк тебя натаскает так, что ты превратишься в самого гнилого и паршивого интеллигента.
Присутствующие при разговоре весело рассмеялись, и только Алик отнёсся к этому со всей серьёзностью.
Вечером он дождался меня в секции и попросил взяться за его образование и воспитание.
Он обещал делать всё, что я буду требовать.
– Ну, ты же не хочешь, чтобы я снова чалился по зонам? – закончил он разговор.