Как бы ни старался постмодернизм снивелировать фамильные признаки поэзии, в стихотворных опытах они проявляют себя с тою же беспощадностью, с какой на любом носителе выдают и свое отсутствие. Признаков таких немного. Это непрограммируемый вброс адреналина за счет свободного сочетания разных энергий; это интонационные модуляции, свидетельствующие о музыкальном генезисе; это, наконец, слова, расставленные в том порядке, который поэт признает для себя наилучшим. Всеми этими признаками стихи Александра Самарцева обладают в разной, но необманно присутствующей мере. На сем можно было бы и закончить, предоставив дальнейшее читателю.
Но ситуация в поэзии – не как роде или виде словесного искусства, а как главном фиксаторе состояния конкретно русского языка – ныне такова, что наличие признаков Поэта важнее, нежели симптомов версификации. Важнее – потому и значительно реже встречаемо. И только по этим знакам судьбы и породы можно составить мнение о роли поэзии в информационном – то есть постпоэтическом – обществе. Искать точки трагедии – а быть Поэтом в постпоэтическом пространстве по определению трагично – и жать на них ради проверки болезненности – занятие не самое гуманное. Но, во-первых, информационная среда заведомо не гуманистична, во-вторых, такая акупунктура необходима, если есть намерение приблизиться к истине, а не раздать пачку комплиментов, полагающихся по жанру предисловия. Самарцев отчетливо понимает, как легко тут запутаться и соблазниться:
без костей трагедии бла-бла-бла
жмет на те же точки акупунктур
Чем, собственно (бла-бла-бла), и занимается современная поэзия процентов на 90.
Из короткой биографии нашего автора на «Новой литературной карте» явствует, что по первому образованию он двигателестроитель. Как от чумы убегая от обыкновения пользоваться подобными сближениями, рискну все же опереться – на слово, а не на специальность. Ибо двигатель своей поэзии Самарцев строит из расходного поэтического материала – слова. Эка невидаль… Да вот ведь и невидаль! Система – а настоящий Поэт работает всегда в системе, как бы сам ее ни отрицал, – так вот, система Самарцева им самолично атрибутирована (сегодня за Поэта этого никто не сделает): «Только сама речь, ее волновой характер, слово, как вечно возобновляемый – и бесконечный – ресурс, а не оформляющее образ или даже метаобраз, то есть обозначающее, подсобный материал, если уж до конца честно – здесь казался – и разочарования нет до сих пор – непочатый край»
