Легко тому, чье сердце не знает состраданья, но пусть он, однако, не радуется, ибо его постигнет жестокое мученье и оно начнет терзать его тогда, когда он будет уже не в состоянии исправить свою вину. Огонь гиенский, по моему суждению, есть не что иное, как позднее раскаяние.
Исаак Сирин
«Позвольте для вас подлость сделать»
Похоже, ныне мы все объяты гиенским огнем. Страдаем, мучаемся, завидуем мертвым, но вот раскаиваемся ли, даже запоздало, в грехах своих? Грехах многочисленных, трудно исправимых.
От мыслей подобного рода – тоска. От вида барахтающихся в людском сонмище и молодых, и пожилых сограждан – душевная боль. И тут приходит на помощь память.
Ныне она для меня, одиноко сидящего на нелюдимом острове преклонного возраста (боюсь произнести слово старость) стала чем-то вроде подзорной трубы для Робинзона Крузо. Вооруженный таким биноклем я четче вижу обитаемый мощный материк былого и могу умнее сопоставить картины его с дробящейся сюрреалистичной действительностью теперешнего странного времени.
Наверное, это будет последней попыткой взглянуть более-менее объективно на окружающий, бренный, в непосредственной близости от себя мир, сошедший, кажется, с ума.
Припадки шизофрении в обществе случались «от начала века», а в малых людских объединениях «дураки» были, вообще-то, обычным явлением. Но были и праведники, на которых держался мир. «Дураки» в такой обстановке «микшировались» и даже приносили пользу: на них воду возили.
