1840 год, степи ближнего востока, граница Российской Империи
Тяжелая пуля ударилась о землю, подняв облако пыли. Через летнюю
степь неслась казачья сотня под командованием атамана Марченко. Они
догоняли шальных хивинцев, похитивших крестьян из пограничной
деревни. Вперёд строя выбился подпоручик Беркутов Вадим Борисович.
Черноволосый, улыбающийся юноша в синем мундире и с кавалерийской
шашкой наголо. Вороной конь фыркнул под Вадимом, чувствуя
кисловатый запах горелого пороха.
Казаки тараном наступали на жиденькую линию деревьев, за которой
скрылся десяток хивинцев. Вадим радостно хлестал коня по бокам. За
последний год русские часто сталкивались со смертью в этих краях,
вот и сейчас за поворотом отряд уже ждали спрятавшиеся стрелки.
Казаки не заметили, как напоролись на засаду. Загремели ружья и
мушкеты, враг стрелял вплотную. Случился кинжальный бой, как
говорили ветераны.
Зазвенела сталь сабель, заглушая крики боли и ржание лошадей.
Под Вадимом конь встал на дыбы. Он завалился на спину, придавив
подпоручика. Дядька Ефим, денщик Вадима, дернулся спрыгнуть с
седла, но атаман схватил коня под узды и развернул на ходу. Побитые
казаки отступали под хлопки ружей хивинцев.
Вадим задыхался. Слюна смешавшись с кровью и песком теперь
хрустела на зубах. На грудь давило тело верного коня, неподъемная
крышка гроба. Из-за дерева на Вадима смотрел и ухмылялся хивинец с
загорелой облезлой кожей. Он облизнул длинный, тонкий кинжал,
прежде чем подойти к придавленному подпоручику. Блеснула сталь, и
холод смерти остановил молодое сердце.
Жаркий день сменил прохладный ветреный вечер. У одинокого костра
сидела пара дозорных хивинцев с пистолетами за широкими поясами. Их
длинные тени смешивались с худенькими деревцами. Толстощекий бугай
в новых сапогах с широким поясом раскрыл кожаный мешочек, пока
тщедушный хивинец со слипшимися волосами и хитрым блеском в глазах
ковырялся в нечищеных зубах...
— Нажива, она как баба, любит ласку, — толстощекий перебирал
блестящие кольца на ладони.
— Ты так и в прошлый раз говорил, а сколько тогда хабара
принесли? Да и в этот раз — крохи, — тщедушный чесал ногой об ногу
натертое место.
— Собака ты безродная, думал бы головой, давно бы богатством
обжился!
— Вот ты все о деньгах и о ласке, а у самого дома Фатима с
фингалом уже второй год одну паранджу носит!
