Долгая дорога — это время, много времени. Время, которое, за
неимением лучших дел, приходится тратить на размышления.
Истен думал. Думал, хотя мысли отдавали болью. И гневом. И, чаще
всего, завистью. Наверное, у каждого человека есть та страсть,
которая ведет его через жизнь, позволяет добиться успеха или
вынуждает сгинуть в безвестности. Честолюбие. Ярость. Любовь. Долг.
Вера…
У Истена такой страстью была зависть. Всегда, с раннего детства,
он хотел то, что было у других, что нельзя было выпросить или
забрать силой.Высокий рост, как у брата. Умение вызывать обожание у
слуг, каким обладала младшая сестра. Способность управлять
стихиями, как у учителя… Как бы ни был завиден его собственный
жребий в глазах других людей, Истену всегда было мало.
Его пытались излечить. Ему внушали, что зависть ведет к
саморазрушению, да он и сам начал понимать это. Но зависть не
желала уходить.
Впрочем, пока был жив отец, справляться было легче. Истен мог
сказать себе: я все равно лучше. У меня есть то, чего никогда не
будет ни у кого из них. Но со смертью отца все сломалось. Судьба,
как взбесившаяся кобыла, встала на дыбы и сбросила его в грязь, на
самое дно…
На дне жилось плохо и трудно, но человек привыкает ко всему.
Стиснув зубы, Истен пытался забыть о прошлом и стать никем. Брат
сумел — как-то легко. Брат общался с другими «никем», смеялся их
простоватым шуткам, пил с ними дешевое пойло, которое здесь
называлось пивом, жил их жизнью. Истен… он тоже старался. Потому
что понимал: прежнего не вернуть. Потому что хотел жить — даже так,
на самом дне, в грязи. Пришло даже что-то вроде облегчения —
завидовать здесь оказалось некому.
Пока не появился Тибор, пират Кашимы.
«Прирожденный мечник! Один — четверых вооруженных опытных
воинов, влегкую. И даже не убил никого…» У наемника, рассказавшего
это, светились восхищением глаза — и Истен ощутил, как змея зависти
проснулась. Потому что, несмотря на лучших учителей, он не мог —
четверых влегкую. Да даже и одного — влегкую. Всегда было трудно —
если только ему не поддавались. Прежде Истен ненавидел, когда ему
поддавались. Теперь поддаваться никому бы не пришло в голову, и
Истен понял, что бывает, когда во враги выбираешь человека себе не
по зубам.
Когда Тибор держал его голову под водой, потом позволял ему, уже
наглотавшемуся воды, ненадолго вдохнуть воздух, ровным тоном
перечислял все его, Истена, прегрешения, и совал в воду снова — это
было худшим унижением, которое Истену когда-либо довелось пережить.
Даже сейчас, несколько недель спустя, одно воспоминание о том
позоре заставляло скулы каменеть, а кулаки — сжиматься. Как же он
ненавидел Тибора тогда, как мечтал отомстить, как находил
единственное утешение в том, что перебирал все известные ему виды
казней, представляя ненавистного пирата в руках палача.
