Кладбище было пустым и темным, впрочем, как всегда в это время.
Лунные блики прорывались сквозь ветки, садились бесформенными
пятнами на покосившиеся кресты, на покрытые снегом холмики.
Впрочем, мне света хватало, привыкла. Здесь я ходила каждый
день, срезая путь от автобусной остановки до дома. На самом деле
куда безопаснее, чем через дворы: вечерами по кладбищу шастает мало
кто, а мертвые не кусаются. Да и странно было бы практикующему
судмедэксперту бояться покойников.
Когда за спиной заскрипел снег под чужими ногами, я даже не
испугалась. Мало ли кто точно так же решил срезать путь. Оглянулась
и увидела мужской силуэт. Темный пуховик, балаклава на лице —
неудивительно, мороз под тридцать. Пришлось прибавить шагу: терпеть
не могу, когда дышат в спину на узкой тропинке, а сигать в сугроб,
чтобы пропустить незнакомца, тоже не хотелось.
Но тот, сзади, кажется, тоже ускорился. Я снова обернулась:
лунный блик засветился на лезвии ножа в руке.
От страха пересохло во рту. Очень некстати — или кстати —
вспомнилось, что за последний месяц у нас в морге побывало два
женских трупа с перерезанным горлом и следами полового акта. Оба
привезли с улиц нашего района. Я рванула со всех ног, путаясь в
полах пуховика. Еще каких-то метров десять, а там — освещенная
улица, где всегда полно народа, переход и дом. Ледяной воздух
обжигал горло, пульс колотился в ушах, заглушая шаги.
Я все-таки не успела: меня дернуло назад, прежде, чем я успела
опомниться, жесткая рука ухватила поперек груди, что-то сдавило
шею. Я рванулась — высвободиться, бежать! В первый миг показалось,
что воротник пуховика и шарф защитили — ведь боли я не
почувствовала, и даже вырвалась и сделала несколько шагов прежде,
чем ноги подкосились, грудь скрутил кашель и перестало хватать
воздуха. Неужели все? Нет, ни за что! Мало ли, что плакать по мне
некому, я жить хочу! Дышать! Я попыталась отползти, но руки
подогнулись, уронив меня лицом в снег, а потом наступила
темнота.
Сквозь сомкнутые веки пробился свет, потускнел, словно его
что-то заслонило. Я открыла глаза. Надо мной склонился мужчина.
Исчезла балаклава, открыв светлые волосы с едва заметным рыжеватым
отливом, цепкий взгляд серых глаз, упрямый подбородок. Мелькнула
нелепая мысль — какого рожна этакий красавец подался в маньяки?
Подкати он ко мне по-хорошему, я бы наверняка…
