Мадам Александра, знаменитая трагическая актриса.
Жюльен, Арман, ее сыновья.
Коломба, жена Жюльена.
Эмиль Робине (Наш Дорогой Поэт), поэт, член Французской академии.
Дефурнет, директор театра.
Дюбарта, актер.
Мадам Жорж, костюмерша мадам Александры.
Ласюрет, ее секретарь.
Парикмахер.
Педикюрщик.
Маникюрщик.
Официант от «Максима».
Рабочие сцены.
Администратор.
Режиссер.
Коридор, куда выходят двери артистических уборных, тут же уборная мадам Александры, открытая зрителю. Коридор освещен тускло, уборная еще полутемная, Коломба сидит на стуле, Жюльен шагает по коридору. Очевидно, оба ждут чего-то. Входит, неся стул, мадам Жорж, костюмерша.
Жорж. Вот вам, садитесь, мсье Жюльен. Придется еще подождать.
Жюльен(в глубине сцены). Спасибо, Жорж. Но я же тебе сказал: лучше я постою.
Жорж. Все так говорят поначалу, а потом, глядишь, ноги устанут. Мой старший был совсем как вы, – все стоял да стоял. А знаете, до чего достоялся? До расширения вен. А я вот всегда сижу, и потому у меня ноги не болят, только зад устает.
Жюльен. Плевать мне на твой зад, Жорж. По мне бы только старуха пришла поскорее.
Жорж(Коломбе). Сначала мурашки бегают, а потом начинает крестец ломить, а там и до поясницы доходит. Все давишь и давишь на одно место, вот под конец оно и немеет.
Жюльен(кричит Коломбе). Скажи ей, пожалуйста, что тебе надоело, что тебе неинтересно слушать про ее задницу! А то через пять минут она тебе ее продемонстрирует.
Жорж. Просидеть тридцать лет, мадам Жюльен, дожидаясь конца спектакля! А некоторые пьесы ох и длинные! Вот все говорят, тяжело, мол, приходится чернорабочему, а наше костюмерное дело тоже тяжелое.
Коломба. Но вы же не обязаны все время сидеть?
Жорж. Нет, конечно, но тогда ноги устанут. А у меня после шестых родов тромбофлебит был и до сих пор дает себя знать.
Жюльен(орет). Плевать мне на твой флебит, Жорж! Поди посмотри, на сцене старуха или нет!
Жорж. Нет. Перед репетицией она всегда заходит к себе в уборную. Старуха! Хорошенькое дело величать так родную мать, да еще в таком месте.
Жюльен. Ты мне нравоучений не читай!
Жорж. Нет, вы только послушайте его, только послушайте! Ну вылитый мой старшой. Помню, когда мужа принесли с отрезанными ногами – он попал у Панарда под машину, чистил ее и попал, – так вот я подумала: ну, теперь поживу спокойно, бить меня больше некому. Но, видно, мадам Жюльен, никогда нельзя зарекаться: старшой начал драться, как отец, и по субботам тоже вечно пьян. С детьми одна беда. Мой третий, тот, что от туберкулеза помер, – тот, я вам доложу, совсем тихий был. Сидит, бывало, у себя в уголке, кашляет, харкает или играет целый день в одиночку деревянными чурочками. Зато другие… А от вашего малыша, мадам Жюльен, вы хоть радости-то имеете?
