Яркое летнее солнце едва-едва проникало в темный заболоченный
овраг. Пари́ло пряными травами, обмелел застоявшийся затон, обрекая
на смерть бесчисленных головастиков. У самого затона, внутри
трухлявого бревна прятался ни жив ни мертв Максимка. От ветра
дрогнула паутина. Паук-крестовик недовольно замахал лапками,
забегал по краю, защищая угодья от чужака. Максимка плюнул в центр
паутины, и та задрожала, затряслась, но хозяин и не думал покидать
насиженного места.
— У-у-у, дрянь! — шепнул Максимка.
Соседство паука Максимке, конечно, не нравилось, но оно всяко
лучше, чем попасться на глаза Свириду. Тот рыскал где-то
поблизости, хромал неуклюже, проваливаясь в топкие лужицы и пьяно
ревел:
— А ну иди сюда, нагуленыш! Я тебя з-под земли достану, сучонок,
ды взад закопаю! Падаль мелкая!
Свири́д был Максимке заместо отца. И замена эта ничуть не
радовала обоих. Колченогий инвалид, казалось, был обижен на весь
мир, но более всего — на Максимкину мамку и самого Максимку, отчего
обоим нередко доставалось на орехи. И если мамку Свирид поколачивал
хоть и с оттяжкой, но зная меру, то самого Максимку бил смертным
боем за все подряд. Куры потоптали огород — получай, Максимка.
Уронил ведро в колодезь — неделю на пятую точку не сядешь. Никто
был Свириду не указ — и на сельсовете его песочили, и мужики
собирались уму-разуму поучить. Сельсовет только руками развел —
инвалид, мол, да еще и ветеран, на восточных фронтах в голову
ранен. И мужики туда же — отловили с дубьем, а он как давай
ножичком играть, блатными словечками кидаться да корешами угрожать
— те только поматерились да разошлись. Сколько раз Максимка мамку
просил, давай, мол, выгоним его, а та — ни в какую. Где она нынче
мужика найдет, да еще с такой пенсией? И терпела. И Максимка
терпел. Покуда спросонья в сенях бутылку самогонки не раскокал.
Сердце — в пятки, пальцы — лёд. Понял Максимка, что теперь-то ему
не сдобровать. Хорошо если просто поколотит, а то ведь этот и убить
может — ему-то что, он контуженный. И правда, проснулся Свирид к
полудню, шел опохмелиться да день начать — а от бутыля одни
осколки. Страшно взревел Свирид — Максимка аж от сельпо услыхал и
припустил от греха подальше в подлесок. Ничего, побродит, повоет, а
если повезет — найдет, где опохмелиться, да и уснет до завтра. А
там день пройдет, Свирид ничего уж не вспомнит.
