От жгучего мороза трещало все в природе. Да и в его жизни тоже. И жизнь сама, казалось, трещала по швам, которые он любовно ладил последние пятнадцать лет. Стежок за стежком. День за днем. Год за годом. А потом полетело все куда-то в тартарары – со страшным свистом. Сначала, правда, медленно катилось. Заметное ускорение гораздо позже наметилось – года четыре назад. И с тех пор… И с тех пор по накатанной вниз. Без остановки.
Влад, тяжело вздохнув, приоткрыл один глаз. Электронное табло будильника показывало половину пятого. Вставать было ему рано. Вот если бы часом позже, тогда можно и не мучиться, а смело вылезать из кровати. А сейчас… Сейчас это совершенно некстати. Начнет ходить по квартире – непременно кого-нибудь разбудит, потому что полы скрипят. О том, чтобы посмотреть на кухне телевизор, нечего и думать, наверняка нарвется на недовольный окрик. В ванную тоже нельзя. Шум воды вообще полдома разбудит. К тому же кран горячей воды что-то повизгивает. Починить бы, да все некогда.
Влад осторожно перебрался ближе к краю кровати, дотянулся до оконной шторы и слегка ее отодвинул.
Снова мороз, ну что ты будешь делать! Окно запорошило так, что даже на подоконнике спальни лед. Давно пора стеклопакеты ставить. Те, говорят, не промерзают. Давно-то давно, но… Пора еще не настала.
Вообще-то, будь его воля, он бы, может, многое тут поменял. Начал бы с окон, а закончил… женой.
От этой мысли Влад похолодел.
Надо же, он ведь впервые так подумал. Впервые за пятнадцать лет их совместной жизни и впервые за четыре последних – особо несчастных – года. Никогда прежде он даже мысли такой не допускал. Никогда! А тут вдруг в пятницу, в половине пятого утра взял и допустил. Допустил возможность нормального существования без жены. А разве оно вообще возможно подобное существование?! Пятнадцать лет – это ведь не пятнадцать дней. Это же целая жизнь, наполненная счастьем, надеждами, ожиданием. В конце концов, не все и не всегда было так плохо.
Сразу вспомнилось, как высвистывал ее на свидание под окнами общежития. В прямом смысле, высвистывал! Она высунется в окошко на втором этаже, рукой махнет и минут через пять-десять выпорхнет из дверей общаги. И тут же бегом к нему: руки вразлет, глаза сияют, губы улыбаются…
Ох, уж эти ее губы! Он ведь половину своей жизни думал только о них и, казалось, не насытится ими никогда. Разве мог он тогда предположить, что эти губы способны произносить.
