В одно мгновение все куда-то исчезло: тело, вещи. Растаяли. Растворились, стали бесплотными, неосязаемыми. Его впалая грудь, сутулые плечи, светло-рыжие редкие волосы, с которых вечно сыпалась перхоть. И поношенный мышиный костюмчик, и постоянно расстегивающийся портфель. Ничего этого больше не было!
Невероятное всепоглощающее счастье подхватило Юрия Петренко. Закружило вихрем над голубой веной своенравной Двины, оранжевой башенкой ратуши, пластмассовым оскалом Летнего амфитеатра. Потом вдруг, как картинки в калейдоскопе, замелькали кварталы старого Витебска. Революционная улица, Октябрьская, Покровская… Сверху домики, вытянувшиеся вдоль вымощенных булыжником переулков как часовые, казались трогательно-игрушечными.
Внезапно черное небо разорвалось и затрещало фейерверком искр.
– Бывает же такое, – едва слышно пробормотал Юрий. И, потирая ушибленный лоб, обошел черный металлический фонарь, протягивающий в ночь пригоршню дрожащего света.
Очнувшись от грез, мужчина с любопытством осмотрелся по сторонам. Родной город, даже днем томно-сонный, этой ночью спал особенно крепко. «А может, мне попросту приснилось, что я парю над Витебском, как герои картин Шагала? Эти его летающие влюбленные, скрипачи, коровы, – подумал Петренко и замедлил шаг. Дробь торопливой походки мешала ему рассуждать. – Я много времени проводил в архивах. Слишком большое количество литературы о Шагале пришлось изучить. Неудивительно, что вдруг возникло такое потрясающее чувство полета. Или это деньги так крышу сорвали?»
Денег у Юрия было много. Плотные пачки стодолларовых купюр едва умещались в старом портфеле.
Сто тысяч долларов! Подумать только!
Никогда ему не доводилось держать в руках такие деньжищи. И он представить даже не мог, что столь огромная сумма вдруг окажется в его единоличном распоряжении.
«Платок надо матери купить, – рассуждал Петренко, – непременно чтобы с бахромой и яркими узорами. И стиральную машинку, такую, где только на кнопочки нажимать нужно.
С отцом все ясно. Спиннинг хороший, из магазина «Рыболов и охотник», батяня на витрину давно заглядывается. А Любе…»
Сердце дрогнуло, заболело, сбилось с ритма. Так всегда случалось при мыслях о Любе. Юрий нерешительно остановился. Разве этим женщинам угодишь с подарками? Тем более таким красавицам, как Люба. Как Любовь Андреевна, с деланой строгостью подчеркивает бывшая одноклассница. А серые глаза за очками в тонкой оправе ее выдают, отражая смех и лукавство.
