Уютная комната; в левой стене – камин. У задней стены – ширмы, за ними видна односпальная кровать, покрытая красным одеялом, и узкая белая дверь. Большой книжный шкаф делит комнату на две части, правая больше левой. Шкаф обращён дверьми направо, спинка его завешена ковром, к ней прислонилось пианино; напротив – широкий тёмный диван и маленькое окно; в глубине этой комнаты дверь в столовую. Там светло. Если к пианино поставить стул – он закроет проход в столовую. У камина в глубоком кресле сидит Яков – седой, кудрявый, бритый, лицо мягкое, читает книгу. Сзади кресла на письменном столе высокая лампа под абажуром из зелёной бумаги. У стола, тоже в кресле, сидит Федосья, в руках у неё длинное серое вязанье, на коленях большой клубок шерсти, она всё время что-то бормочет. В столовой бесшумно ходит, накрывая стол к обеду, Горничная; там же Софья – она моложава, лицо бледное, глаза малоподвижны, всегда смотрят вдаль, пристально и тревожно. Яков мешает угли в камине, она прислушивается к шуму, медленно идёт в комнату Яков а, за шкафом нерешительно останавливается.
Софья. Я не помешаю?
Яков. Конечно, нет! (Встречает её улыбкой.)
Софья. Мне казалось – ты занят…
Яков(снимая пенснэ). Чем?
Софья. Я хочу спросить тебя, – госпожа Соколова, мать того, который стрелял в Ивана, просит принять её, – как ты думаешь, принять?
Яков(нерешительно). Не знаю… Как мать, она имеет право на твоё внимание… хотя – зачем ей обращаться именно к тебе, а не к Ивану?
Федосья(тихо и не поднимая головы, бормочет). Ждём-пождём да опять пойдём…
Софья. Ты веришь, что стрелял этот?
Яков. Видишь ли – я думаю, террористы не лгут, заявляя, что он не принадлежит к их партии…
Софья. Мне тоже кажется…
Яков. Ты что не сядешь?
Софья(опуская голову). Не хочется…
Яков. У тебя утомлённое лицо.
Софья(негромко). Когда я сажусь – меня одолевает слабость. (Тише.) Извини, но я снова принуждена просить у тебя денег.
Яков(торопливо, сконфуженный). В левом ящике стола – пожалуйста! Верхний ящик, не заперто…
Софья
