Антон Филаретович посмотрел в глазок и, узнав племянника, загремел замками и засовами. Для старика, владевшего одной из самых значительных частных коллекций в городе, английский принцип «Мой дом – моя крепость» был не пустым звуком.
– Здравствуй, Васенька, проходи! – Старик посторонился. – Если не возражаешь, выпьем чаю на кухне, а то в гостиной у меня офорты разложены, примоститься негде.
– Хорошо, дядя Тоша. – Молодой человек бросил взгляд на свое отражение в ампирном зеркале, пригладил волосы и пошел по коридору. – Я вам конфет принес, «Грильяж», вы любите.
На кухне тоже трудно было примоститься: все свободное пространство занимали немецкий фарфор, китайская керамика, альбомы репродукций и специальные монографии. Смахнув со стула несколько книг, Антон Филаретович усадил племянника, включил электрический чайник и с гордостью показал на красующуюся в центре стола невзрачную темно-коричневую чашку:
– Посмотри, Васенька, какая прелесть.
Вася пожал плечами. Коллекционер взглянул на него с сожалением и проговорил:
– Жаль, что ты слеп к прекрасному… Это японская чашка для чайной церемонии, так называемый черный раку. Шестнадцатый век. Старый Левантович отдал ее мне, зная мою любовь к восточной керамике. Посмотри, как она совершенна! В ней воплощены все четыре принципа японской эстетики – саби, ваби, югэн и сибуй, то есть простота, целесообразность, недоговоренность и первозданность.
– Дорогая? – осведомился практичный Василий.
– Почему ты все меришь только деньгами? – Дядя поморщился, но тут же добавил: – Но вообще-то она очень дорогая, не меньше пятидесяти тысяч…
– Долларов? – присвистнул племянник.
– Ну не тугриков же!
– Что же Левантович ее отдал?
– Не все измеряется деньгами! – повторил старик с пафосом. – Впрочем, вашему поколению этого не объяснить. Левантович умирает, ему осталось не больше месяца. Падчерица у него – невероятная стерва, распродаст коллекцию раньше, чем его похоронят. Вот он и хочет, чтобы хоть что-то попало в хорошие руки…
– Кстати, дядя Тоша, – Василий заговорил нарочито нейтральным тоном, но голос его предательски дрогнул, выдавая волнение, – ты не мог бы выручить меня деньгами? Я попал в чрезвычайно неприятную историю…
Антон Филаретович заметно побледнел и напряженным голосом сказал:
– У меня нет денег!
