Алисия
— Жуткая
пьеса!
—
Жуткая?!
— Просто
кошмарная! — Антрепренер потряс у меня перед носом листами, которые
грозили вот-вот разлететься.
— И чем же,
с вашего позволения, она кошмарная?!
— Всем!
Решительно всем! Например, главная героиня водит
мобильез.
— Это так
страшно?
— Ужасно! —
возопил мужчина. — Нам и без того хватает этих… воинственно
настроенных барышень, чтобы еще пропускать их в современное
искусство!
— То есть
по-вашему, женщина должна сидеть дома и вышивать?
— По-моему
— да! В любом случае, дражайшая, я больше не намерен вести с вами
эти беседы. Вы и без того отняли у меня бесчисленное множество
времени. Поэтому — вот! — Он громыхнул рукописью о стол. — Никуда
не годится!
Стоит ли
говорить, что этими словами он перечеркнул год моей работы? Не
только он, между прочим. Это был уже пятый столичный театр, в
котором мне отказали. И последний, куда я предлагала свою
пьесу.
Один их
самых известных, который я оставила напоследок и надеялась на
прогрессивность руководства — с тех пор, как его величество
подписал указ, что женщины могут наравне с мужчинами претендовать
на некоторые должности и писать (в том числе и для разного рода
постановок), многие до сих пор не могли этого принять. Многие, но в
столичных театрах я рассчитывала найти понимание.
Видимо,
зря.
Но это не
значит, что я так просто сдамся!
— Хорошо, —
с милой улыбкой сказала я, собирая все-таки разлетевшиеся по столу
листы.
Для этого
мне пришлось наклониться, и взгляд антрепренера в ту же минуту
прочно прилип к моему декольте. Я чувствовала это уже на уровне
инстинктов, поскольку чаще всего именно туда мужские взгляды и
прилипали. Природа щедро наградила меня ярким цветом волос и
большой грудью, которая притягивала взгляд даже будучи плотно
запечатанной глухой тканью. Что касается меня, я никогда не
старалась ничем ее запечатать, игнорируя матушкины причитания на
тему, что это бессовестно — выставлять такие формы на всеобщее
обозрение.
А я, между
прочим, ничего нарочно не выставляла. Точно так же, как и не
собиралась прятать. И это касается абсолютно всего!
— М-м-м…
эри Армсвальд…
— Армсвилл,
— поправила я, выпрямляясь и прижимая к груди свою
пьесу.
Теперь
взгляд антрепренера прилип к пьесе, странно, что она дымиться не
начала.
— Да-да,
эри Армсвилл. Мой вам совет — оставьте вы эту драматургию.
Подумайте лучше о достойном мужчине рядом. — Он даже плечи
расправил, явно намекая на то, что достоин конкретно он, несмотря
на обручальный браслет на запястье. — Устроитесь в столице, будет у
вас премилый домик, и, возможно, собачка…
