Прохладная вода обняла разгоряченное тело, омыла кровавые ссадины и смочила волосы. Найл сделал пару глубоких глотков и оглянулся на лагерь победителей: там поднимался к небу дым костров, доносились пьяные выкрики, маячили неуклюжие фигуры, воняло паленым мясом и тухлятиной.
Неужели эта кучка недоразвитых дикарей и в самом деле смогла победить могучую армию наводящих ужас смертоносцев, тысячелетних властителей планеты? Это не укладывалось в мозгу. Однако шея еще сохраняла ощущение смертельного прикосновения веревки, в ушах еще стоял смех заключающих пари изуверов, а в голове все звучало: «Уходи!»
Посланник Богини не помнил, какая карта открылась пятой, не помнил, кто разрезал путы на руках и ногах, кто снял петлю с шеи. Очнулся он от толчка Тройлека и его короткого «Уходи!», прогудевшего в мозгу.
Как и любое мысленное послание пауков, этот импульс содержал не просто слово, а целый пакет образов и переживаний: здесь были и радость выигрыша, и уверенность, что сейчас пленнику ничто не угрожает, что за него готовы заступиться все выигравшие вместе со смертоносцем и что вскоре счастливчики про все забудут, а неудачники затаят зло и при первой возможности отомстят, что Найлу нужно убегать как можно быстрее и что, если он попадется снова, то его точно казнят. А еще, как ни странно, беспокойство. Тройлек волновался за жизнь Посланника Богини!
Впрочем, раздумывать об этой странности у Найла времени не было.
Он еще раз нырнул и, пропитываясь влажной прохладой, сделал несколько жадных глотков. Скорее инстинктивно, нежели из предусмотрительности, сломал толстую жесткую тростину: такие крупные – редкость даже близ богатого жизнью оазиса Диры. Потом выбрался на берег, в последний раз оглянулся на бивуак захватчиков и побежал вверх по течению.
Вдалеке послышалось улюлюканье, и Посланник Богини ускорил бег.
Рожденный в пустыне, он прекрасно знал, что свобода здесь отнюдь не равнозначна жизни. И хотя сейчас он еще не избавился от ужаса близкой смерти, словно парализовавшей его мозг, он недоумевал от столь сокрушительного поражения, он еще дрожал в ярости, вспоминая допросы восьмилапого переводчика, – так что бежал Найл по мелководью по сути в неразумном состоянии, – однако под поверхностным слоем мышления продолжал работу другой, менее доступный сознательному контролю. Именно он заставил Найла вначале отломать длинный кусок трубчатого тростника, а затем подобрать на мелководье и сунуть за пазуху пару коричневых камней.
