Аукционист болтал как заведенный. Несколько лет назад в этой стране был популярен телеведущий, прославившийся двумя вещами: он ежедневно перекрашивал свои длинные волосы и говорил с невероятной скоростью. Мне удалось посмотреть пару телепередач с его участием, и, несмотря на неплохое знание языка, я не поняла ни слова из того, что он говорил.
Но то, что вытворял сейчас человек с деревянным молотком, было уже ни на что не похоже. Он перебивал самого себя, шутил, переговаривался с публикой, замечал малейшее движение в зале и заводил публику настолько, что торги по накалу страстей напоминали турнир по рестлингу. Мне было уже известно, что именно за эти качества он и прослыл одним из лучших аукционистов Великобритании и получал за свою работу очень неплохие деньги. У него были свои поклонники, и они приходили на каждый его аукцион с одной-единственной целью – поглазеть на своего кумира.
Он объявил очередной лот и, не успев назвать стартовую цену, с третьей космической скоростью стал произносить свои триста слов в минуту. Надо отдать ему должное – дикция у него была великолепная, жестикуляция артистичная, и, незаметно для себя, я уже любовалась этим человеком. Безусловно, это был профессионал высшей марки.
Временами он отходил от устоявшихся традиций и позволял себе некоторые вольности с публикой. Другому бы этого не простили, но ему все сходило с рук. Более того, каждая его «шалость» вызывала в зале одобрительный гул.
Стартовая цена, благодаря его усилиям, осталась в далеком прошлом, а его язык уже жонглировал десятками тысяч фунтов стерлингов, и я в очередной раз поразилась количеству желающих приобрести этот хлам, да еще за такие деньги!
Наверное, я действительно ничего не понимаю в старинных гобеленах, но отдать за вылинявший коврик целое состояние, с моей точки зрения, безумие.
– Тридцать две тысячи номер девятый, тридцать две пятьсот слева, тридцать шесть неунывающая мадам с очаровательной улыбкой, тридцать восемь, тридцать восемь пятьсот…
Все это прозвучало за одну секунду, и я еще вертела головой, пытаясь отыскать авторов этих предложений, но любимец публики уже по одному ему известному признаку понял, что эта цена является для гобелена максимальной и чуть притормозил свой темперамент.
– Я не ослышался? Тридцать восемь тысяч пятьсот фунтов стерлингов за… Тридцать девять тысяч? Тридцать девять тысяч раз… – он, уже не торопясь, внимательно оглядел зал. – Тридцать девять тысяч два… Тридцать… девять… тысяч… Продано! – стукнул он своим деревянным молотком, и его ассистенты побежали в зал, чтобы оформить по всем правилам состоявшуюся покупку.
