Аддис-Абеба, 2012 год
Начало той весны в Эфиопии было таким же жарким, как и несколько
предшествующих. Местных это не удивляло, зато словно магнит
притягивало туристов, которые дома могли в это время только мечтать
о солнце и лете. Да и оно в северных краях могло преподнести
неприятные сюрпризы и остаться бледным и суровым. Но тем, кто
встречал туристов в аэропорту, возил по городам и экзотическим
уголкам, обслуживал в отелях и кафе, сия проблема была неведома, и
по большому счету их не волновало, кто ехал сюда за знаниями и
просветлением, а кто следовал моде и стадным инстинктам,
добросовестно выкладывая фоторепортажи в соцсетях, но умудряясь
назвать город «Адиса-Бэби».
Очередная стайка приезжих молодых ребят зашла в вечерний бар
безликого казенного вида, отличавшийся от подобных местечек в
Европе низкими ценами и шумной обстановкой. В воздухе будто висела
легкая пелена, в которой смешался табачный дух и дым от жарящихся
закусок. Туристы заказали местного медового пива, колы, блюдо
соленых крендельков и фруктовых чипсов, и осмотрелись. Внутри бара
и на уличной пристройке с пластиковыми столами и зонтиками
крутилось много местных парней и девушек, то и дело бросающих
взгляды на вновь прибывших.
Вся эта молодежь, разодетая в пестрые платья и рубашки, была
обязана заниматься обслуживанием гостей и наведением минимального
порядка, но большую часть времени болтала, слушала вездесущий рэп в
плэерах и обменивалась остротами в адрес туристов. И только после
окриков от начальства кто-нибудь неторопливо шел вытирать столы за
ушедшими, притаскивать новые ящики со спиртным, разносить бутылки и
стаканы или «успокаивать» неудобных посетителей.
Айвар Теклай, тихий, уютный эфиопский парень в расшитой голубой
рубашке, льняных штанах и джинсовых мокасинах, стоял у барной
стойки в зале, разглядывая свое отражение в мутной дверце
холодильника. В ушах у него были дутые сережки из низкопробного
серебра, такой же серебряный браслет красиво поблескивал на темном
запястье. Закатанные рукава позволяли рассмотреть крепкие бицепсы.
На шее висел черный шнурок, на котором был закреплен жуткий
медальон в виде проломленного черепа — его пересекала трещина, из
которой «струились» ярко-алые стразы, изображающие кровь. Еще его
шею украшала татуировка в виде белой веточки абиссинского
цветка.
