Сонная дымка, предвещавшая скорый рассвет, плыла над кукурузным
угодьем. Ее слегка волновало от сырости минувшей ночи, и она рдела,
словно девица, от близости красных могучих останцев и хребтов
Кровоточащего Каньона, которых уже успел дотронуться утренний
свет.
Вдруг дымку рассек гулкий удар чем-то железным. Нестерпимый звук
повторился. Еще один. Следом – горловой, душераздирающий крик. Это
означало, что в племени Кланяющихся Предкам наступил новый
день.
От насильственного пробуждения сердце Ачуды противно
заколотилось, подымая в груди удушливый жар. Сглотнув пересохшим
горлом, он недовольно перевернулся на другой бок.
Невнятные остатки сна кричали о чем-то важном – он был в одном
прыжке от чего-то, что осмелился бы назвать высшим трофеем. Даже
мечтой. Но это точно не могло быть ей, ведь свою мечту, бессменную
и гордую, он всегда знал четко. А это же расплывчатое нечто он
вспомнить не мог, хоть и наслаждался тающими остатками его
присутствия…
В зажмуренных глазах почему-то всплывал аконит – тягуче-синей
расцветки цветок. Красивый и ядовитый. С тех пор, как его мать им
отравилась, любое напоминание о нем сопровождалось застарелой
болью. Но почему же ему так хорошо… Звонкие удары железной болванки
за стенами жилища снова напомнили о том, что Отец не ждет.
Ачуда поднялся на локтях и тяжело выдохнул. Спина ныла и
плакалась, что не смогла отдохнуть подольше, а вчерашние порезы на
боках надоедливо саднили. Посланник Зари снова издал вопль.
Вот бы ему в глотку залетел стриж, – представил Ачуда.
Но стрижи рассекали воздух лишь по вечерам, а крикун подавал голос
исключительно утром.
Отбросив прядь волос со взмокшего лба, Ачуда окинул помещение
взглядом. Было темно, но он разглядел пустую отцовскую лежанку.
Его отец, как и положено воинам племени, уже потел и звенел
акинаком в боевом плясе с другими его братьями под чутким
присмотром главы военного совета, Бидзиила, Побеждающего Всегда. О
главе ходили головокружительные слухи, но ни один из них отец не
считал нужным прояснять сыну. Однако второе имя своего
командующего, Побеждающий Всегда, отец если и поминал, то с
непонятной усмешкой, природу которой Ачуде до сих пор не довелось
понять.
Сам же отец, помимо своего первого имени – Жигалан, подаренного
матерью при рождении, также успел обрести за жизнь и второе –
Бьющий в Грудь. В свою или чужую – Ачуда не знал, так как не застал
миг, когда его отца этим прозвищем наградили.
