— Ло, дай все объяснить…
— Не называй меня так! — цежу в когда-то любимое лицо, передергиваясь от звучания старого имени.
Гляжу в темные глаза, полные отчаяния и сожаления. Но я не сдаюсь. Уже поддалась на провокацию, приняла. Чаша терпения наполнилась до краев. Шепчу Аманде, чтобы она подождала меня в гостиной у камина, иду в свою комнату. Чем скорее справлюсь с проблемой, тем лучше.
— Ты не можешь сейчас уйти. Это безрассудно.
— Могу и уйду! — выкрикиваю на всю комнату, достав чемодан из гардеробной. — Ты предал меня! Я не могу жить в постоянном неведении. Я устала.
— Ты обещала принять меня таким, какой я есть.
— Видимо, я ошиблась, — забираю последние вещи, иду в комнату Аманды.
— Почему ты не хочешь остановиться и…
— И что? — резко разворачиваюсь и цепляюсь за чёрные глаза, которые когда-то любила до колик в животе. — Снова слушать, что у нас все хорошо, и нам ничто не угрожает? Что люди твоего отца шантажируют тебя? Мне пришлось пожертвовать собой, чтобы они не тронули Аманду, а ты не дал возможности помочь тебе?
— Но ты ничего мне не сказала про Аманду! — он резко разворачивает меня и глядит внимательными почерневшими от ярости глазами. — Я защищал тебя, пока ты не начала действовать у меня за спиной.
— Ты так будешь оправдывать свою ложь?
— Я не лгал тебе, когда говорил, что люблю.
Пару месяцев назад эта фраза остановила бы меня от необдуманных поступков. Она бы уберегла от слез, от подавленности в груди, от кома в горле, который возникает каждый раз, когда он смотрит на меня так… пронзительно. Уверенно. Только мой мужчина, каждый раз зажигающий внутри меня лампочку, может осветить и согреть мою душу.
Но не сейчас внутри меня мерзлота…
— Я верила тебе! — резко выкрикиваю в лицо мужчине. — Ты обещал, что все будет хорошо, что этот ад не вернется в нашу жизнь! Ты, черт возьми, обещал не скрывать от меня проблемы! А ты решил все за нас! Мы — семья! Мы были семьей…
— Мы и есть семья! Мы должны оставить разногласия и решить проблему вместе. Как семья.
Себастьян резко цепляется за мой локоть, впивается пальцами в кожу. До легкой боли на грани пронзительного крика, готового сорваться с моих уст. Прежняя Долорес Браун стояла бы на месте и слушала, как ей льют на уши лапшу. Но не я — Элизабет Сточ.
От любимого мужчины не осталось ни следа. Казалось, что светлые чувства к Себастьяну Гранду упорхнули, как бабочки. Они исчезли. Их нет. Любви больше нет. Вместо неё осталась пустота и горечь от предательства. Снова.
