Проклятие и искупление. Том 1. Мятеж

Среди горных хребтов гулял ветер. Он завывал в пещерах и расселинах, сдувал с продрогших верхушек позолоту уходящего дня, сыпал пыль и холод на каменные крыши высеченной из скалы деревни. Три десятка пристроившихся на краю утеса домов затерялись на картах Огнедола где-то между Гудящих гор и устьем Змей-реки, отрезанные от всего остального мира широким горизонтом.     

Шаги Горальда послышались еще задолго до того, как отворилась дверь, выпустив луч света в вечерний сумрак.  

– Холод сотни могильных ям поднимается с глубин, а вместе с ним и пещерные пауки, – с порога заговорил он. – Грелл, видать, думает, если эти твари сожрут нас на ужин, дух горы одарит его бесконечной жилой камней-шептунов. 

Мужчина по привычке хлопнул дверью, и по каменным стенам забегали тени от потревоженной сквозняком лампы.

– Не знал, что десяток земляных магов боится встречи с пещерными пауками, – буркнул сидящий под светильником парень. Даже возвращение отца не заставило его оторвать взгляд от раскрытой перед ним книги. Бурые волосы, такие же растрепанные, как и у Горальда, нависли над усеянными частыми строками страницами.   

  – Фьорд! – одернула сына женщина, стоявшая у дальней стены в холщовом платье. 

Ее голос был так же тверд и холоден, как и камень, из которого когда-то давно, еще не огрубевший от долгих лет работы в шахтах, Горальд возвел дом. Как и каменная скамья, на которую опустилось усталое тело, и каменные кровати, застеленные потертыми шкурами и ночами без сновидений. Порой Горальду казалось, что даже сердце его супруги высечено из камня.

Горальд устало улыбнулся и поднял ладонь, призывая Эжен оставить сына в покое. Не обернувшись и на мгновение, та старательно мяла тесто; время от времени, мука осыпалась с края стола, оставляя на подоле женщины белые следы.

– Слушай, парень, или ты ворочаешь камень, или отгоняешь пауков, – наставительно произнес Горальд. – Конечно, Грелл подобрал тройку укротителей огня, но от них больше горя, чем добра: их трюки только злят и слепят головастых мерзавцев, те впадают в бешенство и бросаются на всех подряд!

Горальд выпучил глаза и растопырил пальцы, изображая пещерного паука. Но его сын давно вырос, чтобы пугаться, а после заливаться звонким смехом, присущим малышам. До девятнадцатилетия Фьорду оставалась всего одна ночь, и его беспокоили вещи куда более важные, чем разбойничающий в шахте выводок пауков.