Алена
– Что произошло?! – влетаю в коридор детского сада.
Сердце от страха подпрыгивает к самому горлу. Не дай бог, что-нибудь с сыном…
– Мамаша явилась? Наконец-то! – навстречу мне из комнаты старшей группы вываливается разъяренный амбал.
Двухметровый, здоровенный. Как только не выносит плечами дверную коробку?
– Мой сын… Паша… Мне сказали, что он подрался.
Пытаюсь обойти амбала справа, но, кажется, проще изобразить графа Монте-Кристо и сделать подкоп.
– Точно мамаша! – хищно оскаливается чудовище. – Вы-то мне и нужны!
На всякий случай я вжимаюсь своим костлявым телом в стену и пищу:
– Не понимаю.
Сын ходит в этот сад уже три месяца. Папы сюда даже не заглядывают. Не царское дело! А мамы… Я помню их всех. Такой крупногабаритной среди них точно не было!
– Мне поговорить с тобой надо! – словно мы уже выпили на брудершафт, амбал резко переходит на ты. – О воспитании! Как ты, кукушка, так сына воспитала, что он руку на дочку мою поднял?!
После этого предложения белые зубы зло клацают возле моего лица, а я как последняя дура пропускаю мимо ушей все слова… И пялюсь на квадратную челюсть с короткой, как наждачка, черной щетиной.
– Кукушка, ты меня вообще слышишь? Или на радостях слух потеряла?
Мужчина упирается руками в бока и, будто мало мне прочих неандертальских спецэффектов, напрягает литые мускулы, плотно обтянутые серым кашемировым гольфом.
– Паша? Ударил девочку? – это даже звучит как бред. Мой пятилетний малыш и муху не способен обидеть. Это самый тихий, милый и любимый ребенок на свете.
– Кукушка, тебе бы к лору! Уши проверить. Заодно пацана своего кому-нибудь покажешь. Пусть голову подлечат.
Голубые глаза папаши сужаются в узкие щелки, а на скулах проступают рельефные желваки. Знакомый типаж. До чертиков. Внутри все привычно сжимается, словно сейчас будет удар. Шрам между лопаток вспыхивает огнем.
Я уже готова прикрыть лицо руками, но Пашин крик за стеной: «Это она сама!» вовремя возвращает мозг на место.
– Знаете что, я, может, и, кукушка, однако вы тоже не орел! – Наплевав на разницу в весовых категориях, надвигаюсь на неандертальца. – Если ваша дочь, это та девочка, о которой я думаю, то она сама настоящая задира.
– Да вы бессмертные оба? – Темные брови взлетают вверх.
– Мы… – Я набираю полную грудь воздуха, и, стоит амбалу открыть рот, вываливаю на него все, что думаю о папашах, запугивающих чужих детей. О педагогах, не способных разобраться, кто прав, а кто виноват. И о воспитании.
