Никита Романов
В моем кабинете, заваленном книгами и рукописями, повисла тишина, которую нарушал лишь мерный тикающий звук часов. Моя пациентка, молодая женщина по имени Анна, смотрела в окно, за которым медленно гасли краски осеннего дня. Ее пальцы бесцельно теребили край свитера.
«Я не понимаю, Игорь Владимирович, – голос ее был тихим и плоским, лишенным каких-либо эмоциональных обертонов. – Вроде бы все есть: работа, семья, друзья. Но внутри – пустыня. Светлая полоса жизни куда-то испарилась, оставив после себя лишь серую, бесконечную равнину. Проблемы нарастают, как снежный ком, настроение на нуле, и ничто не радует. Абсолютно ничто. Что мне делать?»
Этот вопрос, фундаментальный и отчаянный, я слышал бесчисленное количество раз. Он рождается из столкновения с экзистенциальной данностью нашего бытия – с той его частью, где мы один на один встречаемся с бессмысленностью и болью. И ответ на него – не в поиске волшебной таблетки, а в возвращении к себе, к простым, почти физическим актам самоосознания. Я откинулся на спинку кресла, и наш диалог медленно пополз в сторону практических, почти что бытовых вещей. Но в психологии, как и в жизни, именно в простом часто скрывается самое глубокое. «Выспитесь, – сказал я. – Вдруг причина ваших бед – не мировая скорбь, а банальная, накопленная усталость?
Мы, современные люди, превозносим трудоголизм до уровня добродетели, забывая, что наше сознание живет в биологическом теле. Отдохнувший ум – это не просто свежий ум. Это ум, который способен увидеть в тупике потаенную дверь, незаметную для глаз, затуманенных недосыпом“. „Но мысли не отпускают, они крутятся, как белка в колесе“, – возразила она. „Тогда пишите, – предложил я. – Перенесите на бумагу вашу тоску и тревогу. Напишите письмо-исповедь самому себе, воображаемому другу или даже мне. Вам не обязательно его отправлять. Можете сжечь, смять и выбросить. Это не послание вовне, это акт извлечения яда изнутри. Когда мы облекаем хаос в слова, мы получаем над ним первую, пусть и иллюзорную, власть.
Это может стать первой страницей вашего дневника – хроники вашей внутренней войны“. Она скептически хмыкнула: „Я не писатель“. „И не надо им быть. А если слова не идут, нарисуйте свою беду. Возьмите лист бумаги и дайте своей руке свободу. Пусть она выведет вашу тревогу, ваш гнев, ваше отчаяние. А потом посмотрите на это «чудище». Оно все еще кажется таким всесильным? Или это просто клякса на бумаге, с которой вы можете сделать что угодно? Скомкать, превратить в кораблик или, черт возьми, в конфетти“. „Иногда я чувствую такую злость, что готова взорваться“, – призналась она, наконец посмотрев на меня. „Станьте на пять минут боксером, – улыбнулся я. – Если вас мучает невысказанный гнев, дайте ему выход через тело. Бокс с невидимым противником – это не просто физическая разрядка.
