Черная «Волга» плыла сквозь жемчужный, плотный туман, разрезая его хромированным оскалом решетки радиатора. Дворники, словно усталый метроном, отсчитывали секунды в этом безвременье, счищая с лобового стекла не дождь, а оседающую на нем влажную пыль Балтики. Аркадий Волошин смотрел не на дорогу, а на то, как в прорехах белесой мглы проступали силуэты домов – островерхих, с темными провалами окон, будто сошедших со старых немецких открыток. Янтарск. Город, застывший в янтаре собственного прошлого, куда его, следователя по особо важным делам, сослали перебирать мелкие кражи и пьяные драки после того, как его острый ум оказался слишком острым для московских кабинетов.
Машина, шурша шинами по брусчатке, отполированной до матового блеска десятилетиями дождей, свернула на тихую улочку, зажатую между коренастыми, поросшими плющом домами. Воздух здесь был густым, настоянным на запахах моря, мокрой хвои и едва уловимом, призрачном аромате угля из давно остывших печей. Водитель, молодой сержант с испуганными глазами, заглушил мотор. Наступила тишина, в которой отчетливо слышался далекий, тоскливый крик чайки и мерный, низкий гул прибоя, похожий на дыхание спящего гиганта.
– Приехали, Аркадий Виссарионович. Двенадцатый номер.
Волошин кивнул, не торопясь выходить. Он смотрел на домик. Он был не таким, как его соседи. Приземистый, с фахверковой кладкой, потемневшей от времени, и черепичной крышей, на которой зеленым бархатом разросся мох. Маленькие окна с частым переплетом смотрели на мир слепо и отчужденно. Казалось, дом втянул голову в плечи и затаился, не желая иметь ничего общего с этим веком. У калитки, опершись на мотоцикл, курил местный участковый, а чуть поодаль топтался на месте судмедэксперт с саквояжем – пожилой, суетливый доктор Зайцев, которого Волошин уже успел узнать.
Он распахнул тяжелую дверь «Волги». Холодный, влажный воздух тут же вцепился в лицо, принес с собой запах прелых листьев. Волошин поднял воротник своего безупречного, хоть и не нового плаща, поправил шляпу и двинулся к дому. Его шаги по брусчатке звучали гулко и одиноко.
– Здравия желаю, товарищ следователь, – козырнул участковый, торопливо бросив окурок. – Капитан Лужин. Мы тут… не трогали ничего. Ждали вас.
Волошин молча кивнул, его серые, внимательные глаза уже сканировали фасад, крыльцо, облупившуюся краску на двери с массивной латунной ручкой в виде головы льва. Он не здоровался громко, не суетился. Он входил в пространство преступления так, как входят в храм или библиотеку – тихо, уважительно, вслушиваясь в шепот стен.
