Он умер в сезон дождей, как и положено старому грешнику – в роскоши и одиночестве. Лорд Эдгар Уинфилд не верил в Бога, но верил в силу крови и тяжесть золота. Его кабинет в родовом поместье Алтер-Эдж пах старыми книгами, коньяком и предательством.
– Ты сделаешь выбор, Ричард, – сказал он сыну за день до смерти, глядя на него поблёкшими, но всё ещё острыми глазами. – Уинфилды всегда его делают. Ты либо примешь своё наследие, либо предашь его. Третьего не дано.
Ричард помнил, как сжались тогда его кулаки. Помнил тяжёлый крест епископского кольца на пальце отца. Эдгар Уинфилд купил это кольцо, как покупал всё – земли, титулы, людей. И свою веру.
– Наследие? – тихо спросил Ричард. – Какое наследие вы можете мне оставить? Замок, построенный на костях? Состояние, пропитанное ложью?
Старик усмехнулся, и в его взгляде мелькнуло нечто похожее на гордость.
– Я оставляю тебе единственное, что имеет значение. Право выбора. Ты можешь стать тем, кем тебя хотят видеть – очередным Уинфилдом в рясе, принцем Церкви. Или ты можешь найти своё истинное призвание. Но знай, сын мой, – его голос стал лезвием, – любое призвание имеет свою цену. Особенно то, что требует отказаться от всего ради одной-единственной истины. Особенно любовь.
На следующее утро лорда Уинфилда нашли мёртвым. В завещании, составленном с изощрённой жестокостью, он оставлял Ричарду не только состояние, но и опеку над школой-пансионом в Алтер-Эдж-Холле – местом, которое сам Ричард ненавидел с детства.
Стоя у окна в том самом кабинете, Ричард смотрел на дождь, хлеставший по стёклам. Он уже был падре. Уже дал обет. Но теперь он понимал: его личный выбор только начинался. Отец из могилы бросал ему вызов.
Любое призвание имеет свою цену.
Он ещё не знал, что совсем скоро ему явится его цена в образе хрупкой девочки с глазами полными бури, которая приедет в Алтер-Эдж-Холл с одним чемоданом и ракушкой в руке. И что её появление станет той новой нотой, заставившей его обрести свой настоящий голос.
