1
Когда конкретно начинают сниться сны, оставляющие ледяные, стынущие под сквозняком разводы пота на смятой подушке, не вспомнить. Когда – это в смысле, в каком возрасте. Ситуация очень похожа на первый приступ остеохондроза. Живешь себе лет этак до двадцати пяти, а потом вдруг прострелит шею, или спину. Сначала смешно перекошенному и немного больно, потом пройдет на время, но уже никогда не будет по-прежнему, станет возвращаться, напоминать о себе, говорить – да, уж ты не слишком юн, это теперь с тобою до конца.
Я часто и подолгу размышлял, – а что, собственно, случилось такого, что стали окружать меня ночами сотворенные мной самим, спящим, химеры? Одно ведь дело, когда человек боится заброшенных мест, темноты, собак, скрюченных старух и болезней. И совсем другое, когда засыпает мирно, и вдруг, к полуночи, наплывают из ниоткуда образы, каких бы никогда не знать. Чаще всего, увидеть ясно их не удается. Они живут в узком, тесном месте, между сном и явью, там не совсем темно, но и свету неоткуда взяться, сумерки, влажно и душно. Там у тебя нет сил, ты не можешь бежать, драться за свою жизнь, и даже кричать толком не получается – в твоих легких нет воздуха.
Не знаю, известно ли вам это? Случалось ли? Скорее всего, бывало, но пролетало незаметно, без следа таяло с утренним светом. И уже, засунув в рот зубную щетку, не восстановить, – что такое приснилось, отчего отчаянно бухало сердце? И одно дело – редкие эпизоды. Совсем другое, когда темный, остановившийся мирок, всегда находящийся рядом, начинает разворачиваться к тебе фасом, главной сценой, движется, демонстрирует уже не нитку своего открыточного, невидимого торца, а сперва полосу, короткую тусклую щель, потом приоткрытое, меж тяжелыми бархатными портьерами сознания, давно немытое арочное окно в заросшую кладбищенскую аллею, а дальше – ты уже незаметно ступаешь по столетним опавшим листьям, скрипишь гнилыми половицами старых домов, вытянутыми руками отгоняешь сырую, затхлую темень. Ты уже там. Незаметно играешь с другими тенями, а твоя дневная быль – только промежуток, короткая пауза, подготовка к новой ночи.
Нормальному человеку свойственно максимальным образом избегать боли. Любой здравый индивид стремится к комфорту, покою и удовольствию. Вероятно, я не слишком здоров. Проигрываю в голове собственную уникальность, конструирую вариативные макеты событий, замираю иногда, наполняясь тоской и жалостью к окружающим. Кстати, достаточно интересным образом за жизнь лиловый шар, каким мне представляется слово «эгоист», трансформировался в моем характере в созерцательного, все понимающего, унылого полуальтруиста. Полу – потому, что сознание где-то на фоне вереницы добрых дел бормочет – это все ненужное, лишнее, недостойным субъектам адресованное, сделанное, чтоб тебя самого ты же и простил за гадости.
