Ночь вставала над Волгореченском не спеша, наползая с востока тяжелыми, пропитанными речной сыростью сумерками. Сначала гасли краски, потом растворялись очертания домов, и наконец город превращался в черный силуэт, прошитый нитками уличных фонарей и светящимися окнами многоэтажек. Но выше, на отрогах холма, где велось строительство жилого комплекса «Волжские Зори», тьма была иной – густой, почти осязаемой, враждебной. Огни города отсюда казались чужими, неспособными прогнать мрак, копившийся среди груд железобетона и остовов будущих домов.
Иван Петрович вышел из своей теплой будки, кутаясь в поношенную телогрейку. Осенний ветер гулял по пустынной стройплощадке, завывая в ребрах башенного крана и шелестя полиэтиленом, затянувшим оконные проемы. Ему не нравилось это место. Не люди пугали – за годы работы сторожем он научился справляться с воришками и пьяницами. Пугала тишина. Та особая, гнетущая тишина, что воцаряется в нежилых местах, которую внезапно разрывают непонятные звуки: скрежет металла, словно кто-то тащил что-то тяжелое, короткий, приглушенный стук, доносящийся из глубины недостроя.
Он зажег мощный аккумуляторный фонарь, луч которого, как острый нож, резал тьму. В руке он сжимал дубовую палку – свой «посох», без которого никогда не выходил в обход. Маршрут был привычным: от проходной мимо штабелей кирпича, вокруг зачехленной бетономешалки, к дальним бытовкам, что ютились у самого забора, заросшего бурьяном.
Воздух был насыщен запахами стройки: остывшим металлом, цементной пылью, влажным деревом опалубки. Иван Петрович шел, механически освещая путь, его мысли были где-то далеко – о внуке, о невыплаченной вовремя пенсии, о больных суставах. Он почти дошел до конца маршрута, когда его слуха коснулся звук. Не скрип и не шорох. Короткий, влажный хлюп, словно кто-то уронил на землю тряпку, наполненную водой. Звук был приглушенным, но отчетливым. И шел он из самой дальней, заброшенной бытовки, дверь которой давно уже висела на одной, скрипевшей на ветру петле.
– Опять бомжи шляются, – с раздражением подумал Иван Петрович. Он крикнул в ночь, стараясь, чтобы голос звучал грозно и уверенно. – Эй, там! Выходи, нечего шляться! Пора спать ложиться!
В ответ – лишь завывание ветра. Тишина, наступившая после его окрика, показалась ему неестественной, зловещей. Он подошел ближе, уперся плечом в шершавую, облупленную дверь и толкнул. Дверь с противным скрипом отъехала, открывая черный провал внутреннего пространства.
