Смерть пришла тихо. Без предупреждения, без трагического звона судьбы. Просто один сбившийся удар сердца, как неуклюжий, сбившийся с ритма шаг в танце жизни, и затем – оглушающая пустота между следующим, как пауза, которую никто не успел наполнить смыслом. Мир вокруг замер, ожидая неизбежного.
Её тело остыло, кожа побелела, словно стирая следы прожитых лет, но сознание вспыхнуло, ощутив себя яснее будто все границы реальности и времени вдруг стали четче. Это было не пробуждение, а скорее, обретение новой, неземной остроты восприятия.
Она стояла в своей комнате, в той самой однушке на пятом этаже, где утро начиналось с тишины, без чужих голосов и шагов. Где окна дрожали от северного ветра, приносящего с собой холодные истории дальних странствий. Где фикус на подоконнике упорно отказывался расти, так и чувствуя безысходность своего существования, как и многие надежды девушки. Эта комната, её личное пространство, теперь казалась одновременно знакомой и чужой, свидетелем её невысказанных желаний и несбывшихся мечтаний.
Здесь она, журналистка местной газеты, погружалась в чужие жизни. Писала о трагедиях, которые её не касались, о радостях, которые она лишь наблюдала со стороны. Каждый день она выстраивала мосты к другим мирам, но свой собственный оставался пустым, словно недостроенный дом, где никто не жил. И тайком, в тишине ночи, она мечтала о том дне, когда сможет написать свою собственную историю, историю, полную смысла и настоящих чувств, историю, которая бы наконец зазвучала в унисон с её душой.
Она однажды стояла у окна, смотрела на снежные вихри за стеклом, как ветер сгибал деревья и гонял снег по пустынным улицам, и думала: «Если бы я только могла понять, что значит жить по-настоящему». Эта мысль, как тихий шепот, преследовала её долгие годы, оставаясь недостижимой вершиной.
Стоило ей повернуть голову, и она увидела себя. На кровати лежала она сама.
Неспящая.
Неуставшая.
Ушедшая.
Её земное существование оборвалось так же внезапно, как оборвалась мелодия, которую она так и не дослушала. Лицо – всё ещё узнаваемое, но уже тревожно неподвижное, словно маска, застывшая в вечном умиротворении. Руки – сложены слишком правильно, слишком спокойно, словно их уложил кто-то другой, не знающий её привычек. Тело – её земная оболочка – больше не принадлежало тому, что ещё миг назад называлось
