Глава 1: Диагноз
1974 год. Анна Громова стояла у огромного окна лаборатории «Chronos», наблюдая, как сибирский ветер гонит по стеклу первые снежинки сезона. Они казались ей идеальными кристаллами времени – хрупкими, прекрасными, уникальными и безвозвратно обречёнными растаять, уступив место таким же хрупким преемникам. В её тонких, всегда уверенных пальцах она сжимала лист бумаги с заключением врачебной комиссии. Всего три слова, выведенные казённым почерком, перечёркивали всю её жизнь: «Глиобластома. 3-4 месяца».
Рак был похож на хаос, вторгшийся в совершенный, отлаженный механизм её тела. Возмущение, статистическая погрешность, чудовищный сбой в программе. Это была невыносимая мысль для ведущего кибернетика Института, женщины, верившей, что всю Вселенную, от движения галактик до биения человеческого сердца, можно описать, просчитать, оптимизировать и взять под контроль. Её муж, Александр, уже третью неделю не выходил из своего кабинета-подвала, превратившегося в логово одержимости. Стены были исписаны уравнениями сингулярности, чертежами гипотетических машин времени, графиками временных полей. Он пытался найти лазейку в законах физики, чтобы вытащить её из бездны.
– Я не боюсь небытия, Саша, – сказала она ему тем вечером, положив руку на его сутулое, напряжённое плечо. Он вздрогнул, будто её прикосновение было ударом тока. – Я боюсь беспорядка. Того хаоса, в котором всё, что я знала, чему училась, что строила, бесследно расползётся и исчезнет. Как та снежинка на стекле.
Он не услышал. Вернее, услышал только слова «хаос» и «исчезнет». Его глаза, горящие лихорадочным блеском, смотрели сквозь неё, в будущее, где он уже побеждал время. Он был уже в другом мире – мире, где можно было обмануть саму смерть, навязав ей свои правила.
P.S. Страх смерти – это биологический инстинкт, с которым можно бороться. Гораздо страшнее – экзистенциальный страх бессмысленности, распада логической конструкции под названием «жизнь». Учёный, столкнувшийся с хаосом собственного распада, готов на всё, чтобы навязать миру хоть какую-то логику, даже если этой логикой окажется ледяная, бездушная тирания вечного порядка. Он предпочтёт совершенный механизм аду случайностей.
Глава 2: Первый контакт
Боль стала её новым, вероломным соавтором. Сначала – тупой фон, потом – навязчивый ритм, на который было невозможно не обращать внимания. Обезболивающее делало мир ватным, расплывчатым, и в этой болезненной вате начали появляться голоса. Тихие, без интонации, похожие на шелест перематываемой магнитофонной ленты. Сначала она списывала это на побочные эффекты лекарств, на галлюцинации истощённого болезнью мозга.
