Раздался короткий, сухой щелчок. Сначала никто не понял, что случилось.
Лишь Глеб, наблюдавший за дурачеством друзей, замер. Его взгляд скользнул с замершего Артёма на Романа – и застыл.
Роман, не издав ни звука, опустился на колени, пустая жестяная банка выпала из его ослабевшей руки и лишь потом он плавно завалился вперёд, уткнувшись лицом в густую траву. Из-под его головы медленно, неотвратимо, расползалось тёмное пятно, густое и вязкое, как разлитый мазут. В наступившей тишине над рекой всё ещё звенела тетива самодельного лука в руке Артёма. Лишь его учащённое свистящее дыхание нарушало оцепенение.
Первым закричал Степан. Его голос, визгливый и обрывающийся от ужаса, вонзился в уши и разорвал оцепенение.
– Ромка! – Иван рванулся к упавшему другу, рухнул рядом на колени и, с силой перевернув его на бок, принялся трясти за плечо.
– Ромка, вставай! Дурень, вставай, слышишь!
Но тело было пугающе безвольным, тяжелым… желеобразным.
Иван продолжал трясти Ромку, и голова того запрокинулась… Все увидели то, от чего мир на мгновение замер. Из правой глазницы, будто чудовищное жало, торчало древко стрелы. Глаза не было. На его месте лишь кровавая масса, а из нее – обломок древка, сломанный при падении, и невидящий, застывший в удивлении второй глаз, устремлённый к макушкам сосен.
– Он… мёртв? – присел на корточки Степан, и его голос сорвался в шёпот. Ладони прилипли ко рту. – Вань, что теперь?!
Глеб, бледный, как полотно, подошёл сзади, заглянул через плечо и резко отпрянул. Его тело затряслось от беззвучных спазмов.
– Не дышит, – тихо, почти бесстрастно констатировал Иван. Он приложил пальцы к шее Романа, к тонкой, ещё детской ключице, где они с товарищами всего час назад меряли пульс после бега. Ничего. Лишь липкая влага и мертвенная неподвижность. – Ничего не чувствую… Тихо…Всё тихо. – Выдохнул он, поднимая на Артёма побледневшее лицо.
Степана вырвало. Звук был утробным, противным. Он, рыдая, опрокинулся на руку и отполз в сторону, вытирая рот рукавом.
Артём всё стоял на месте, вжавшись в землю, с пустым, будто вычищенная тарелка лицом. В ушах стоял тот самый короткий, сухой щелчок – он отдавался в висках пульсирующим эхом, заглушая все остальные звуки. Лук вывалился из его ослабевших пальцев, но он даже не заметил этого. Он смотрел на Романа, и в голове никак не складывалась картинка. Он же просто… просто хотел показать. Не целился. Он не понимал как стрела могла вырваться из пальцев. Это была дурацкая, идиотская случайность, Он перевел взгляд на свои руки – чистые, знакомые. Потом снова на Романа. Вот только что тот ел тушёнку, смеялся, а теперь… теперь это была просто кукла, нелепо свалившаяся на траву. Мост между «было» и «стало» рухнул, оставив в сознании поднявшуюся от разрушения пыль.
