Дождь стучал в затонированное стекло «Роллс-Ройса» не каплями, а целыми ведрами. Он был моим единственным спутником на этом пути к черту на кулички, а вернее – к особняку Готорнов, что стоял, по словам навигатора, «в конце света, поворот налево».
Меня зовут Лео Вранг. Я частный детектив. Мои инструменты – логика, наблюдение и здоровый, выстраданный годами цинизм. Я не верю в привидения, нечистую силу и родовые проклятия. Я верю в алчность, глупость и человеческую подлость. Обычно этого бывает достаточно.
Но этот вызов… он был другим.
Арчибальд Готорн. Имя звучало как удар молотка по бархатной подушке. Старые деньги, стальная промышленность, благотворительность и закрытость, достойная спецслужб. Его помощник, говоривший голосом, лишенным всяких интонаций, как у робота-суфлера, изложил суть: пропажа. Фамильная реликвия. Сапфировый перстень. Бесследно.
«Мистер Готорн настаивает на полной конфиденциальности и… – в голосе помощника впервые появилась неуверенность, – и на вашей готовности столкнуться с нетипичными обстоятельствами».
«Нетипичные обстоятельства» для таких людей обычно означали компромат на любовницу или похищение любимого пуделя. Я согласился. Чек, который они перечислили в качестве аванса, заставил мое скептическое сердце дрогнуть.
И вот я здесь. Машина медленно ползла по серпантину, вьющемуся вдоль обрыва. Атлантика внизу бушевала, сливаясь с небом в одну свинцовую массу. И на самом краю утеса, вонзив свои готические шпили в пульсирующее брюхо тучи, стоял особняк.
Он не просто был стар. Он был древним. Темный камень, стрельчатые окна, химеры, застывшие в вечной агонии на карнизах. Он не просто стоял на утесе – он вырастал из него, как раковая опухоль. Гробница. Первая мысль была на удивление точной.
Ворота с чугунным гербом – какая-то химера с мечом – бесшумно отъехали. «Роллс-Ройс» замер на круглой площадке перед входом. Дверь открыл водитель, молчаливый, как монах-траппист. Я выскочил под стремительный навес портала, но все равно успел промокнуть до костей. Воздух пах солью, хвоей и мокрым камнем. И чем-то еще. Запахом забвения.
Дверь открылась до того, как я дотронулся до тяжелого молотка-колотушки. В проеме стоял мужчина. Высокий, сухой, в идеально сидящем темном костюме. Ему было лет пятьдесят, но выглядел он на все шестьдесят. Не возраст избороздил его лицо морщинами, а какая-то внутренняя, медленная эрозия. Глаза, цвета старого свинца, смотрели на меня с вежливым, но безжизненным интересом.
