Лето в Анапе – это не просто время года. Это состояние души. Воздух, густой от запаха моря, нагретого асфальта и сладкого аромата поспевших яблок. Казалось бы, ничто не может омрачить эту идиллию. Особенно для нас, студентов, на три месяца превратившихся в вольных художников и беспечных отпускников.
Но, как выяснилось, может.
Первый звоночек прозвенел солнечным утром, когда я, Лера, шла на занятия в художественную школу. И увидела ЭТО. Наш старинный, покрытый благородной патиной фонарь у входа был изувечен. Его изящное стекло и кованое железо кто-то щедро, с маниакальным усердием, покрыл ядовито-розовой краской из баллончика. Рисунок напоминал нервный сбой компьютера.
– Ну что за уродство! – вырвалось у меня, и я почувствовала, как по щекам разливается жар возмущения. – Кому пришло в голову?
Рядом возник Степан, наш местный «технарь» и сын директора школы. Он оценивающе посмотрел на творение вандала.
– Работа не профессионала, – констатировал он, снимая очки и протирая линзы. – Дрожащая рука, неравномерный слой. Эмоциональная вспышка.
– Спасибо, Шерлок, – фыркнула я. – А то я не догадалась, что это не Ван Гог постарался.
Степ лишь усмехнулся. Он всегда был спокоен, как скала. Его стихия – логика и факты, а не краски и эмоции, как у меня.
История получила неожиданное продолжение через пару дней на выездном пленэре в парке. Мы, художники, расселись по склонам, вглядываясь в бирюзовую гладь моря, вписывая в этюды стройные кипарисы. Идиллия длилась недолго.
– Лера! Смотри! – дрожащим голосом позвала Маша, практикантка из педколледжа, помогавшая нам с младшими группами.
Я подошла и обомлела. Ее свежий, почти законченный этюд был залит той же самой ядовито-розовой краской. Рядом валялся пустой баллончик. Похожая участь постигла еще несколько работ. Среди пострадавших был и мой холст.
В глазах у Маши стояли слезы. Она смотрела на испорченную картину не с гневом, а с какой-то животной тоской, как на раненого друга.
– За что? – прошептала она.
Именно в этот момент что-то щёлкнуло. Личная обида переросла в желание справедливости. Кто-то объявил войну нашему творчеству. И мы не могли этого так оставить.
Собравшись вечером в моей мастерской, мы создали что-то вроде штаба. Я – Лера, мозг и мотор операции. Степан – наш аналитик. Маша – чуткий психолог и наблюдатель. И, как ни странно, к нам примкнул Кирилл. Старшеклассник из богатой семьи, с репутацией циника и баловня. Он крутился рядом с Машей, и я сперва подумала, что он просто хочет произвести впечатление. Но в его глазах, когда он смотрел на испорченные холсты, мелькнула искренняя злость.
