Андрей с Лидой и маленькой Сонечкой чудесно провели день на городском катке. Воздух звенел морозной свежестью, снег поблёскивал под солнцем, и казалось, что сама зима улыбается им.
Андрей взял на прокат коньки себе и дочери – и терпеливо, с улыбкой, учил Соню держать равновесие. Она робко ступала по льду, цепляясь за его руку, но вскоре, осмелев, сделала первые самостоятельные шаги. Лидочка не захотела надевать коньки – смеялась, бегала вдоль бортика, аплодировала и подбадривала их, ловя губами пушистые снежинки.
Когда все устали, они вернулись в раздевалку, сдали коньки и с облегчением сели на скамейку. Растерли ноги, натянули тёплые носки, достали из рюкзака пирожки – тёплые, ещё пахнущие домашней выпечкой, – и запили их горячим чаем из термоса.
– Ну что, семья, пора домой? Нас там ждёт мамин суп, —сказал Андрей, застёгивая куртку.
– Эх, очутиться бы сразу дома… – мечтательно вздохнула Сонечка, зевая.
Дом был не так далеко, но минут пятнадцать идти всё-таки предстояло.
– Сонечка, если устанешь, мы тебя понесём, хорошо? – мягко сказала Лида, поправляя ей шарфик.
Соня понимала, что родители тоже устали и она уже большая девочка, ведь ей недавно исполнилось пять лет. Девочка гордо расправила плечики, взглянула на родителей серьёзно, как взрослая:
– Нет, я пойду сама. Я смогу!
– Хорошо, – улыбнулся Андрей. – Тогда в путь!
Они вышли в вечерний город. Фонари уже зажгли в сугробах золотые искорки, снег поскрипывал под ногами. Они шли медленно, держась за руки, – маленькая семья, растворяясь в тихом свете зимнего вечера.
Они весело перешли через дорогу, держась за руки, и решили пойти дворами – так было короче. В одном из дворов стояла хоккейная коробка. С одной стороны, лёд был чист и гладок. Там катался подросток лет четырнадцати, в выцветшей синей куртке с белыми полосками, на голове – вязаная шапка с помпоном, сползшая на уши. Его колени защищали обмотанные изолентой наколенники, а коньки выглядели так, будто достались ещё от старшего брата. Он гонял шайбу с азартом, будто играл решающий матч, отталкиваясь с хрустом лезвий.
– Не спеши, Мишка! Ногу ставь шире, вот так… Видишь?Рядом у борта стоял мужчина – видимо, отец или дед. На нём была старая дублёнка, перетянутая в талии ремнём, на голове – меховая шапка-ушанка с заломанными ушами, а руки спрятаны в потертые серые варежки. Изо рта поднимался пар, когда он говорил, и голос звучал, устало, но с теплом: Он показывал движение, чуть приседая, будто сам готовился скользнуть по льду.
