Образовалась у меня недавно, совершенно неожиданно, одна неприятность: роковая болячка, от которой «в мир иной» можно отойти в любой момент и, практически, мгновенно. Болячка операбельная, но – крайне сложно операбельная: буквально, чуть ли не единственный в Москве хирург за такие брался. Сказали, что «успешность» таких операций в конкретном случае – «до 6%». При подобных соотношениях у меня традиционно включается режим: «шансов нет, но попытка – не пытка». И с осознанием того, что жизнь закончится «вот-вот», через несколько дней, и пришлось прожить пару из них. Потом выяснилось, что произошло недопонимание и шансов на успех раз в 10 больше, если у «правильного» хирурга, конечно. Но это – потом…
Эти пару дней заблуждения и явились для меня большим и неожиданным открытием, сподвигнувшим окончательно к изложению мироощущения, с которым я эти дни переживал и которое сформировал у себя десятилетиями глубоких целенаправленных размышлений. Собственно, «сподвигнуло» в надежде на то, что если помогло мне, то может и еще кому-нибудь поможет?
В возрасте лет десяти приснился мне сон, оказавшийся самым запоминающимся за всю жизнь. Сон четкий и последовательный «как в кино»: меня (кажется, партизана) поймали фашисты и допытывались какой-то тайны; поскольку я ее не раскрыл, повели на расстрел к краю вырытой ямы, причем вырытой на том месте, где мы, в основном, тусовались с пацанами, т.е. проводили лучшее время. По мере приближения к этой черной яме (бездны, по ощущению) нарастало чувство ужаса, которое достигло апогея, когда я встал на краю и расстрельная команда навела винтовки: ужас охватил беспредельный, ощущение что вот, прямо сейчас – знакомая улица, дома, папа и мама, каждая веточка на знакомых деревьях, всё – исчезнут вообще и настанет «никогда»; ощущение, что каждый вздох является почти или уже последним и как он сладок и как, до безумия, приятно и хочется дышать, – все это ощущение достигло какой-то беспредельной, экзистенциональной, почти физически ощущаемой остроты и боли. А если к этому еще добавить вдруг нарастающую и ощущаемую как страшное, абсолютно недопустимое и глубоко презираемое предательство, готовность «раскрыть секретики» ради спасения жизни, ради хотя бы еще одного вздоха …. «Не приведи Господи!», – как любимая бабуля часто приговаривала.
