Сумерки, словно жидкий дым, медленно затягивали раскаленный асфальт города. Фасады небоскребов, еще минуту назад слепившие отраженным закатным золотом, один за другим начинали холодно светиться изнутри, превращаясь в бездушные каменные соты. В этом чарующем и опасном промежутке между днем и ночью, когда город сбрасывал одну маску и готовился надеть другую, темно-синий Bentley Continental плавно, почти бесшумно, подкатил к неприметной двери в глухом переулке.
Это был не парадный въезд, не театральный жест для публики. Это был тыловой ход, путь избранных, для которых показуха была признаком дурного тона. Bentley не кричал о богатстве; он изрекал его с ледяным спокойствием, как констатируют неопровержимый факт. Его глянцевая поверхность поглощала последние отсветы умирающего дня, а затем и тусклый свет одинокого фонаря, будто стыдясь любого внимания.
За рулем сидел Алекс. Его лицо, освещенное призрачным синевой приборной панели, было непроницаемой маской. Ни напряжения, ни ожидания – лишь абсолютная, отточенная годами сосредоточенность. Идеально сидящий темный костюм, лишенный галстука, и белая рубашка, расстегнутая на две пуговицы, не стремились произвести впечатление. Они были его второй кожей, униформой мира, где власть не нуждалась в опознавательных знаках. Она была данностью.
Машина замерла. Почти одновременно с этим дверь со стороны водителя распахнулась. Охранник, массивный и безэмоциональный, почтительно склонил голову, его взгляд был устремлен куда-то в район капота. Алекс вышел, не глядя на него, одним плавным движением, и ответил легким, почти невидимым кивком. Ритуал был соблюден. Слова были излишни, они лишь осквернили бы отлаженный годами механизм.
Он шагнул не в сияющий рот главного входа, откуда уже доносился нарастающий гул, а в узкую, неприметную служебную дверь. Она вела не в царство гостей, а в святая святых, в нервный центр империи. Он не был гостем. Он был самой важной частью механизма под названием «Элизиум».
Дверь захлопнулась, отсекая внешний мир. Здесь, в служебных коридорах, царила иная реальность. Воздух был густым и тяжелым, пропахшим озоном от кондиционеров, чистящими средствами и едва уловимым, но въедливым ароматом человеческого пота, который не могли перебить даже самые дорогие освежители.
