Токио.
Город, который никогда по-настоящему не высыпается: мучается хронической изжогой от дешёвой лапши и суши из круглосуточных автоматов.
Здесь энергетические напитки по крепости сравнимы с растворителем «Экстра-646», поэтому я предпочитаю кофе. От него хоть пахнет как от живого, а не как от только что покрашенного забора.
Я сидел в своём любимом «кабинете». Термин этот трещал по швам от натяжения – прямо как дешёвый костюм на сумоисте.
Называть конуру над раменной «Счастливый кабан» офисом – всё равно что звать дворовую кошку «царём зверей».
Комната была квинтэссенцией всех моих неудач. Она впитывала запахи, как губка: призрачный аромат старого табака, сладковатый дух отчаянных надежд, пыль с налётом философии и конечно, всепроникающий запах свиного бульона – навязчивый, как зять после ссоры с женой.
За многие годы, проведённые в четырёх стенах, я научился читать этот запах, как гадалка – кофейную гущу. Сегодня отчётливо пахло сёю, чесноком и имбирём.
В окне мигал розовый неон, отбрасывая на стены тревожные тени.
День предстоял паршивый. Мой желудок скулил от предчувствия.
Дождь за окном отбивал дробь по жестяной вывеске, пытаясь сыграть блюз, а получался раздражающий техно-трек.
Открыв пачку, я поднёс к губам одну оставшуюся сигарету – вернее, то, что от неё осталось. Она была мокрая, кривоватая и упорно не хотела зажигаться, словно моё желание что-то изменить в этой жизни. Я всё равно зажал её в уголке рта – для антуража. Без сигареты частный детектив – как самурай без меча. Или как самурай с пластиковой вилкой. В общем, несерьёзно.
На столе, рядом с пятном от вчерашнего кофе, похожим по форме на Бельгию, лежала коробка фломастеров – обычных, дешёвых, восьмицветных. В наборе, как и в моей жизни, не хватало самого главного – телесного цвета.
Попробуй нарисуй ими что-то неприличное. Не выйдет. Получится то ли абстракция, то ли портрет инопланетянина. «На вкус и цвет фломастеры разные», – бубнил я свою коронную фразу, вертя в руках исчерканный красный стержень. Одни рисуют правду, другие – оправдания. Я же специализировался на долгах и грубых набросках, похожих на женщин, чьи имена и лица благополучно стирались из памяти вместе с утренним похмельем.
И надо отдать себе должное – в стирании я был виртуозом.
