Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все – как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
– Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! —
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто – слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
– Послушайте! – Еще меня любите
За то, что я умру.
Марина Цветаева, «Реквием»
– Мишель, так держать.
– Угу.
– Откуда такие аргументы? Ты учился у дьявола?
– Дьявол учился у меня.
– Кончай хвалиться. Тебя твоя самовлюблённость в могилу сведёт, честно тебе говорю.
– Имею право. Ни одного проигранного дела за последние… Ой, я же тебе уже говорил. Слушай, сигареты не найдется?
– Нет.
– Не ври. От тебя куревом воняет. Жалко для друга?
– Какая же ты сволочь…
Мужчина вытянул из кармана пачку сигарет и раскрыл ее перед Мишелем. Он ловко подцепил пальцами одну и поймал приоткрытым ртом. Наклонился к протянутой ему зажигалке и закурил.
– Мне мать звонила. Денег просила.
– Ты дал?
– Нет.
– Не переживай об этом, Мишель. Это не твоя вина…
– Завались, ради бога. Насрать мне, где и чья вина. Представь себе, что ты лежишь на диване, страшно уставший после слушания, и в глубокой ночи тебе звонит твоя мамаша в пьяном угаре, умоляющая дать денег, потому что на выпивку нет. Тебя бы это, можно подумать, не беспокоило?
– Мишель, ты не так меня понял.
– Да катись ты.
– Какой-то ты сегодня нервный.
О, это правда. С недавних пор Мишель стал до ужаса нервным и тревожным. С недавних пор – это, конечно, ещё мягко сказано. Год, наверное, по меньшей мере.
– Ну да. Какой-то нервный. Абсолютно случайно. Интересно, почему?
Мишелю было тридцать пять. Из своих тридцати пяти лет около половины он посвятил адвокатуре, и, к слову, довольно успешно. Последние пять лет своей карьеры он не проигрывал ни одного дела.
